Под впечатлением нарастания революционных событий в стране оборонцы — эсеры и меньшевики — терялись и в спорах «скисали». Образовалась группа «сомневающихся», которые стали отмалчиваться, «сидели в болоте», как мы это называли. Оборонческий фронт трещал.
В начале ноября 1916 года мы получили потрясающее известие. Из мастерских нам сообщили:
— В Питере всеобщая стачка протеста против суда над кронштадтскими моряками. Бастуют полтораста тысяч рабочих.
— Провокация! — завопили оборонцы.
Но информатор продолжал:
— На Выборгской стороне произошли кровавые столкновения рабочих с полицией. На поддержку рабочих выступили солдаты 181-го запасного полка. Путиловцы устроили на заводе огромный митинг. Вызваны были конные жандармы, которые набросились на рабочих. Проходившие мимо части ополченцев бросились со штыками наперевес против жандармов. Жандармы удрали с завода. Идет суд над матросами Кронштадта, принадлежавшими к военной организации Петроградского комитета большевиков.
Известие это обрадовало и ошеломило нас:
— Неужели революция?..
Даже «болото» заколыхалось.
— Конец. Ясно, что монархия шатается. Революция, несомненно, уже наступает… Что-то будет?.. Что-то будет?..
Мы радовались. В России нарастал революционный кризис. Но многомиллионная армия на фронте пока еще молчала и терпеливо переносила тяжелые испытания. А от ее поведения зависела победа революции.
Конец 1916 года ознаменовался стачкой иваново-вознесенских текстильщиков, сормовских и тульских металлистов, разгромом продовольственных лавок во всех крупных промышленных городах России.
Наступил 1917 год.
В централе новый год начался скандалом. Поздно вечером, когда многие каторжане уже спали, а некоторые еще писали или читали, у двери неожиданно раздался свирепый голос:
— Па-а-чё-му вы не спите? Па-а-чему не спите? Я спрашиваю вас! Ложись спать, сволочи!
Я соскочил с постели и подошел к двери. Уцепившись за решетку руками, стоял помощник начальника каторги. Он был пьян. Сидевшие не обратили на него внимания и продолжали заниматься своим делом. В таких случаях выступал только староста, остальные не вмешивались.
— Зачем вы кричите и будите людей? — спросил я его.
Он уставился на меня пьяными глазами.
— А-а-а т-ты кто т-такой?
— Я староста и требую, чтобы вы не кричали и не мешали людям спать.
— Ка-а-ак ты смеешь!
— Не тычь, пьяная рожа, — грубо оборвал я его.
— A-а, ты так!.. Эй, дежурный, вызови караул! Я, я тебе покажу, как разговаривать со мной!
Прибежал старший надзиратель. У него тоже блестели глаза.
«Ну, быть скандалу», — подумал я.
— В карцер его… этого самого старосту…
Дежурный надзиратель отомкнул дверь. Сидевшие за столом подбежали к двери, ухватились за нее и не давали открыть. Пришло еще несколько надзирателей и стали тянуть дверь к себе. Началась борьба. Наши осыпали помощника бранью:
— Гад, подлюга, пьяная рожа!
Надзирателям удалось оттянуть дверь и ухватить одного из наших. Однако вытащить его из камеры не могли: за него ухватились несколько заключенных. Вскочили спавшие и поспешили на помощь. Наконец надзиратели оторвали пять человек. Их сейчас же уволокли в карцер, и дверь захлопнулась. Дежурный повернул ключ.
Пришел начальник. Мы потребовали, чтобы наших товарищей вернули в камеру, указывая на незаконное поведение пьяного помощника.
— Если вы их не вернете, мы будем шуметь всю ночь.
Начальник не стал с нами разговаривать и ушел. Через несколько минут подбежал к двери староста коллектива:
— В чем дело? Что случилось? Меня вызывает начальник.
Мы подробно рассказали, что у нас произошло с помощником. Выслушав, староста ушел к начальнику. Через некоторое время он вернулся и передал нам свой разговор с ним.
Начальник заявил, что он понимает нетактичность поведения помощника, явившегося в нетрезвом виде в тюрьму, но и «ваши» поступили неправильно. Приказ помощника они должны были исполнить. На требование старосты освободить из карцера наших начальник ответил отказом, заявив, что не может подрывать престижа администрации.
Мы решили не спать и прошумели всю ночь. В пять часов утра вернулись из карцера все арестованные. На этом конфликт окончился.