3 марта началось освобождение. Двери Александровского централа раскрылись. Освобождали по списку. Помощник начальника выкликал фамилии. Вызванные быстро схватывали свои узелки и бежали из камеры в контору, а оттуда — за ворота.
Я задержался в библиотеке у Фабричного, и когда вернулся в камеру за своими пожитками, она была уже пуста. На полу и на нарах валялись тряпки, опорки, клочки бумаги, на столе одиноко стояла кружка. На окнах сиротливо тускнели пузырьки от лекарств. Кто-то забыл на нарах кисет с махоркой. На столе валялся карандаш и список обитателей камеры. Карандаш и список я взял и положил в карман бушлата. В камере остался кислый, промозглый запах. Я взял свой узелок. У дверей стоял надзиратель и жалко улыбался.
— Покидаете нас…
Я ничего не сказал и только молча кивнул ему головой. Вышел из камеры. За воротами ждали мои друзья Дмитрий Мельников и Леонид Прованский. Они сердито набросились на меня.
— Что ты там застрял? Расставаться не хочешь, что ли? Ну, пошли! Там крестьяне митинг собирают.
— Митинг? — У меня перехватило дыхание. Уже сколько лет я не выступал на митингах!..
Возле волостного правления собралась большая толпа крестьян — до тысячи человек. Высыпали из всех домов, приехали из ближайших деревень. Крестьяне, каторжане, солдаты гарнизона — все внимательно слушали оратора, что-то говорившего с импровизированной трибуны. Говорил он долго, тягуче и непонятно. Однако все слушали терпеливо. Это был эсер Пославский. Я стал пробираться к трибуне. — Пославский кончил. Я взобрался на трибуну. Говорил горячо.
— …Войну надо кончать. Выносите общественные приговоры, чтобы кончали войну. Чтобы солдат скорее домой вернули. Революция этого требует от вас… Защищать ее надо от капиталистов, от приставов, от урядников… Всех их арестовать надо… Прогоняйте старшин-мироедов,, Выбирайте волостные и сельские комитеты… Берите власть и устанавливайте свой порядок.
Мужики слушали неспокойно, волновались, переминались с ноги на ногу и не спускали с меня глаз, все сильнее и сильнее напирая на трибуну.
— Да здравствует революция! Долой войну! — крикнул я из последних сил.
Митинг кончился. К нам подошел седой высокий крестьянин и, протягивая мне руку, сказал:
— Здравствуйте. Не знаю вашего имени-отчества. Общество наше довольно вашими словами. Правильно насчет войны и насчет мироедов тоже… Вот просим вас на денек у нас остаться. Помогите нам, разъясните, что к чему. Помогите комитет составить. Не ошибиться бы как…
— Остаться, что ли? — обратился я к товарищам.
— Останься. Обязательно останься, раз просят Помочь им надо, — ответили каторжане.
— Ладно, дед, останусь. Так и передай мужикам.
— Вот спасибо. Дай бог тебе… — заговорил обрадованный старик и торопливо зашагал в волостное правление. За ним потянулись крестьяне.
Каторжане грузились в сани. Подводы гуськом вытягивались по снежной дороге в гору, медленно уходя все дальше и дальше, к большому городу, где теперь бушевала революционная буря.
Я остался один. У крыльца волостного правления шумели крестьяне. Они не могли успокоиться и не расходились. Им хотелось досконально узнать все о революции.
Подошел старик и пригласил меня подняться на крыльцо. Крестьяне сгрудились теснее. Старик махнул рукой. Стало тихо.
— Господа общество, — заговорил он, — оратор, которого мы слушали насчет войны и насчет комитета, остался помочь нам. Теперь нам надо потолковать о нашем положении и волостной власти. Надо упразднить старую власть, упразднить старшину, упразднить мирового судью. Взяточников теперь нам не надо. Упразднить пристава, урядников и вообще всех мироедов. Вечером объявляю сход. Будем обсуждать о власти, — неожиданно закончил старик, махнул рукой и стал вместе со мной спускаться с крыльца.
Возле волостного правления собралась большая толпа крестьян.
К стр. 311
— Пообедаем у нас со старухой, — предложил он мне. — Небось, каторжанские-то щи надоели, ишь, как отощал!
Мужики стали расходиться. Мы со стариком двинулись к его дому. К нам присоединилось еще несколько крестьян.
Целую ночь шумел сход Александровской волости. Много приехало народа из ближних сел. В просторном зале «волостного присутствия» люди сидели на скамьях и на полу, жались друг к другу. Густо висел махорочный дым… Председательствовал старик, у которого я обедал. Он нервно поглаживал свою седую бороду и степенно говорил:
— Так вот, господа опчество… теперь, значит, революция… Царя, значит, тово… отрекли. На место царя — Временное правительство… И, как наш уважаемый оратор давеча говорил, войну надо кончать, солдат надо к хозяйству вернуть; тоскуют хозяйства-то без работников, бабы одни да детишки, тяжело. А нам надо вместо старшины комитет составить, чтобы власть наша была. Надо царских властей арестовать…