Таковы были первые сведения о заводе, полученные мною от механика Потапыча.
На мостике стоял человек и смотрел на какие-то приборы со стрелками. Потапыч окликнул его:
— Степан Иванович, я масленщика тебе привел. На рамы.
Человек спустился с мостика.
— Добре, добре! Ну что же, пойдем, покажу. Как зовут-то тебя?
— Петром.
— Добре, Петро, добре… Машин еще не видал? Ничего, привыкнешь.
Степан Иванович был помощником машиниста и кочегаром. У Лаптева был такой порядок: механика он нанимал с условием, что он будет и машинистом, а помощника машиниста он нанимал с условием, что будет и кочегаром.
Рамы стояли на каменных фундаментах. Машина, приводившая в движение пилы, находилась под полом. Там было просторно, но темно, сыро и душно. Тускло горела одна электрическая лампочка. Пол был усыпан толстым слоем опилок. Из-под них выступала подпочвенная вода, и местами образовались лужи. Рамы работали полным ходом. Отполированные шатуны блестели, двигаясь, как человеческие руки. На шатунах были укреплены цилиндрические масленки с пружинными поршнями, под нажимом которых густая смазка шла по медным трубкам в подшипники. Смазку приготовляли масленщики из сала и мазута. Набивать масленки надо было на ходу, не останавливая машины. Все это мне объяснил Степан Иванович и, удостоверившись, что я понял, ушел к своей машине. Я остался один с незнакомыми мне быстро двигавшимися механизмами.
Первый день я ходил возле машин с большой опаской. Мне все казалось, что эти чудовища ухватят меня и сомнут. Набив кое-как быстро двигающиеся масленки, я отходил подальше от рам, садился на чурбачок и с любопытством наблюдал за движением машины. Прошло несколько часов, и мне захотелось есть.
Пришел Потапыч. Осмотрел масленки, прощупал подшипники, посмотрел на меня и спросил:
— Ты, наверное, проголодался?
— Да, — ответил я, глотая слюни.
— Пойдем. Здесь пока все в порядке.
Мы пошли в кочегарку. Два огромных котла дрожали от сильного давления пара. Возле топок высились горки опилок. Кочегар слегка подталкивал в топку опилки, они втягивались туда, как насосом, и пылали жарким пламенем. Тут же на большой сковороде поджаривались на кузнечном горне ломти черного хлеба.
— Гостя привел, Степан, принимай, — сказал Потапыч. — Без хлеба пришел и сидит под полом, голодный, скрючившись. Ты уж нас двоих покорми.
Степан достал из шкафчика три почерневшие кружки, и мы стали пить чай,
— Ешь досыта. Это то самое сало, которым ты рамы заправляешь. Ешь, не стесняйся… — угощал меня Потапыч.
После горячего чая и хлеба с салом мне стало веселее. Я смелее обращался с масленками и негромко напевал.
В шесть часов вечера раздался гудок. Под пол спустился человек. Он подошел к рамам, ощупал подшипники, осмотрел масленки и только после этого заметил меня.
— Ты чего тут торчишь?
— Я не торчу. Я масленщик, набиваю масленки, — ответил я обиженно.
— А кто тебе разрешил масленки набивать?
— Кто? Михайло Потапыч.
— Михайло Потапыч? Так ты и в самом деле масленщик?
— Масленщик.
В полумраке мне не удалось рассмотреть лица сменщика, но по голосу и поведению я определил, что это сердитый человек.
— Ну, раз ты масленщик, так дуй домой. А завтра не опаздывать. В шесть часов будь передо мной, как лист перед травой. Понял?
— Понял. Не опоздаю.
Мы с сестрой были рады, что я так скоро устроился на работу.
— Я буду шить, — говорила она, — и тоже заработаю рублей восемь или десять, вот нам и хватит. Только когда ребенок родится, будет нам трудно… — закончила она грустно.
— Ничего, прокормимся, — старался я по-взрослому ободрить сестру.
Когда отец и мать узнали, что Наталья ждет ребенка, они были очень огорчены: мать — несчастьем, которое свалилось на ее дочь, а отец — тем, что Наталья опозорила семью.
Отец приехал в город, долго упрекал сестру и даже в возбуждении заявил, что отрекается от нее. Сестра заплакала. Тогда я сказал отцу:.
— Раз ты, тятя, отрекаешься от Натальи, ты к нам больше не езди.
— А ты-то что? — вскинулся он на меня.
— А то, что я сестру никому обижать не дам.
Отец посмотрел на меня и ничего не сказал. Потом обратился к сестре:
— Ты, может, деньжонок немного дашь?
Сестра хотела отдать последние наши деньги, но я сказал:
— Не надо. Я сам дам. Пойдем, тятька.
Мы оба вышли во двор.
— Вот что, тятя: ты от Натальи отрекся, а денег у нее просишь. Садись и поезжай домой. А денег я пришлю вам по почте, когда получу. Сестру больше не трогай.