Отец с удивлением посмотрел на меня. Усмехнулся, покачал головой. Сел в телегу и уехал.
Однажды, возвратившись домой, я застал брата. Он, как и отец, упрекал сестру. Я стоял у двери и слушал. Не вытерпел, подошел к нему вплотную и спросил:
— Скажи, Степан, зачем ты к нам приехал?
— Как зачем, чужие вы мне, что ли?
— Ты нам чужой. Уезжай.
— Прогоняешь, что ли?
— Прогоняю. Уезжай и не приезжай больше. Проживем без вас.
— Защитник, видно?
— Защитник! Уезжай.
Степан уехал. Мы остались с сестрой одни.
— За что, за что они все на меня?.. Что я им сделала?.. — Сестра горько плакала.
Вошел дядя Федор.
— Ох вы, горемычные! Не плачь, Наташа. Они ведь деревня. Города не знают. Они и взаправду думают, что ты их опозорила. Не горюй! Все пройдет. Они же приедут прощения просить. Мать не позволит им обижать тебя.
Он погладил сестру по голове и ушел к себе.
Вначале жилось нам очень трудно. С шитьем у сестры получалось неважно. За полмесяца она за* работала три рубля. И только, когда я получил первую получку — 12 рублей, мы немного оправились. Сестра даже купила мне ситцу на новую рубашку. Появилось у нас мясо, молоко, и мы почувствовали, что становимся на ноги. Три рубля отправили матери. Часто к нам приходили подруги сестры. Они бережно и чутко относились к ней и с полудетским любопытством гадали, кто родится: мальчик или девочка. Не давала нам скучать дочь дяди — Таня. Жилось не всегда сытно, но весело. Лишь сестра иногда тайком выплакивала свое девичье горе.
К работе я привык быстро. Освоил механизмы, и их больше не боялся. Близким моим приятелем и даже другом стал помощник машиниста и он же кочегар, Степан. Это был удивительно добрый и знающий свое дело человек. Сам он был из Екатеринослава (ныне Днепропетровск). В молодости работал на Брянском заводе. Отслужил одиннадцать лет во флоте, объездил все моря и многие страны. Вышел со службы в звании младшего квартирмейстера, а как попал в Сибирь, об этом никогда ничего не говорил. Он часто выпивал, и даже на работе. Но так как дело свое знал хорошо, Лаптев ему это в вину не ставил, а только предупреждал:
— Гляди, завода мне не сожги!
Механик не относился ко мне так ласково. Он был всегда сдержан. Но терпеливо учил меня разбирать и собирать механизмы, ухаживать за ними, учил варить смазочный состав из сала и нефти.
— Учись, — говорил он. — Хорошо будешь справляться, специальность получишь. Не лодырничай. Следи за масленками внимательно. Хозяин любит аккуратность. Сам за всем смотрит. И сюда может заглянуть.
Лаптев действительно заглядывал, и не раз. Он открывал масленки и проверял, хорошо ли они набиты.
— Ты смотри, парень, не усни. Проспишь — машину испортишь. Убытков тогда не оберешься. Старайся. К рождеству награду получишь.
Я старался изо всех сил. Все же двенадцать часов под полом, в сырости, давали себя знать. Я стал сильно уставать и иногда засыпал. Но всегда инстинктивно просыпался, когда чуть изменялся ход рам.
Однажды я забрался на перекладины под самый пол. Устроился очень удобно. Сидел, болтал ногами, посвистывал и не заметил, как уснул. Сколько проспал, не знаю. Чувствую запах гари, а проснуться не могу. Кто-то ухватил меня за ноги, я полетел с перекладины и шлепнулся на землю.
— Ты что это дрыхнешь? Рамы губишь!
Я ничего не понимал. Только чувствую — настала непривычная тишина. А надо мной стоит хозяин и потрясает кулаками:
— Паршивец! Подшипники сплавил!
Пришел Потапыч. Он снял подшипники и стал их осматривать.
— Только баббит расплавился, а шейку не тронуло. Быстро наладим. Степан, принеси шабера.
Степан принес какие-то незнакомые мне инструменты и начал ими скоблить подшипник. Уверенной рукой водил он шабером, сдувая с подшипника блестящие стружки баббита.
— Ничего, все будет в порядке, — проговорил он, ободряюще взглянув на меня.
Я со страхом смотрел на хозяина, думая: «Прогонит меня, что буду делать?»
Через час все было налажено. Машину пустили. Рама пошла плавно. Подшипник не нагревался. Хозяин сказал мне:
— Ну, что мне с тобой делать?
— Это я виноват. Мало учил парня, — вступился за меня Потапыч.
— Ты что, Михайло Потапыч, на себя чужую вину берешь? Я ведь сам предупреждал его, чтобы он не засыпал.
— В этом все и дело, — спокойно заметил Потапыч. — Двенадцать часов в сыром подвале и взрослый не выдерживает. Данило — здоровяк, а уже два раза плавил подшипники.
— А как этот, осваивает?
— Парнишка толковый. А что уснул — значит, не осилил. Это я должен был учесть и почаще его проверять.