«И чем он недоволен? — думал я. — Получает тридцать рублей в месяц, не сидит под полом. Такую специальность знает… Вот если я буду столько получать, я жаловаться не буду. Если бы я теперь получал тридцать рублей, как бы мы хорошо жили с сестрой!..»
И все же во мне постепенно росло гнетущее недовольство условиями жизни. Правда, в то время мои желания дальше заработка в тридцать рублей не шли…
А Степан все чаще заговаривал со мною в таком роде:
— Подождем, Петруха. Настанет время — так тряхнем мы корнеев лаптевых, что пух из них полетит. Как мусор, сметем их с лица земли.
— Что ты, дядя Степан? Спалить хозяина хочешь, что ли?
— Нет, жечь мы их не будем… Зачем жечь? Сделаем так, чтобы они не заставляли нас по двенадцать часов работать, да еще в сырых подвалах. А ведь они миллионы на нашем труде наживают.
— А сколько тогда мы будем получать, дядя Степан?
— Больше, чем теперь. И меньше часов будем работать.
— Не согласится Корней Силантьевич, — грустно проговорил я.
— Ха-ха-ха! — захохотал Степан. — Ну и хлопчик! Ты что же, думаешь, мы просить его об этом будем? Нет, браток, мы уж это как-нибудь иначе сделаем…
Чтобы работать меньше часов в сутки и получать жалованья больше, — это совпадало с моими желаниями. Мысль об этом крепко засела в моей голове. Но как это может произойти — для меня было неясно.
Однажды вечером я рассказал сестре о моих разговорах с помощником машиниста.
— Вот хорошо-то! — сказала она. — Ты раньше будешь домой приходить, и тебе жалованья прибавят.
Сестра поняла из моего рассказа столько же, сколько я из разговоров Степана. Но в нашей жизни появилось нечто новое — мечта о лучшем будущем.
Вскоре сестра родила мальчика. Крестными отцом и матерью были мы с Таней. На крестины пришли подруги сестры и мои покровительницы: Марьюша с постоялого двора и Наташа.
Ее хозяин Козырев к этому времени окончательно спился и лежал в больнице в белой горячке. Хозяйка крепко забрала торговлю в свои руки. Старшего приказчика Павла уволила. Он открыл свой магазин.
Егора устрашила белая горячка хозяина: в очередной срок запоя он велел посадить себя в подвал и не давать ни капли вина. Савельевна передавала ему хлеб и чай через отдушину. С этого времени он перестал пить.
После рождения ребенка в нашей комнате стало весело и оживленно. Девчата целые вечера нянчились с ним. Особенно любила возиться с ребенком соседка Лиза. Это была тихая и очень красивая девушка. Ей, как и мне, шел шестнадцатый год, и у нас с нею уже завязывалась радостная дружба.
Ребенок Наташи прожил недолго и умер. Сестра горевала, плакала.
Настала зима. Под полом лесопилки стало холодно. Я стал кашлять и худеть. Степан, глядя на меня, неодобрительно качал головой.
— Зачахнешь ты здесь. Уходить тебе надо.
— Куда же мне, дядя Степан, уходить-то?
Мне страшно было остаться без работы и без денег.
— И то правда, — отвечал кочегар. — Везде одно и то же. А все же тебе надо отсюда уйти. Выпьет из тебя Корней всю кровь и выбросит.
Под полом становилось невыносимо. Я стал чаще бегать в кочегарку, грелся у котла. Однажды я застал Потапыча и Степана горячо спорящими.
— Эх, Миша! Что-то ты припадать стал к хозяину. Пригрело тебя возле него?
— А ты небылиц не выдумывай. Меня так же пригрело к Корнею, как тебя к этим котлам. А на рожон лезть нечего. Народ за работу, как за жизнь, держится: все будет сносить. Не выйдет… не время…
О чем шел у них разговор, я тогда не понял. Но, судя по тому, как помрачнел Степан, с какой злостью он отбросил лопату, мне стало ясно, что разговор был неприятный и серьезный.
Однажды хозяин пришел в подвал, когда меня там не было. Потапыч заглянул в кочегарку и, увидев меня, свирепо крикнул:
— Марш к рамам! — и даже ногой притопнул.
Я стрелой вылетел из кочегарки. Хозяин, засучив рукава, проверял масленки. Они были только что набиты. Однако Лаптев, взяв у меня из рук ветошку и, вытирая руки, проговорил:
— Если еще раз убежишь от рам — выгоню!
Более двух недель я крепился. Кашель усилился, и я опять начал бегать в кочегарку.
— Ну, теперь тебя Корней выгонит, если не застанет у рам. Он свое слово сдержит, — предупредил меня Степан и добавил: — А, пожалуй, это и к лучшему.
Так и случилось. Корней вторично не застал меня на моем рабочем месте.
Он спросил:
— Что же ты — забыл мои слова?
— Холодно, Корней Силантьевич. Я очень кашляю и бегаю погреться.
— Видишь, какое дело, молодой человек: если ты заболеешь, я найму другого — мне это ничего не стоит. А вот если рама сломается — это мне разорение. Получи сегодня расчет.