Наша партийная группа приготовилась к возможным арестам. Было пока неясно, на какие меры пойдет начальство нашего экипажа. Пока все шло обычным порядком: офицеры стали на свои места, команда вошла в обычный строй жизни, боцман, хотя и не с прежней уверенностью, свистел в свою дудку.
Однажды ночью, когда я стоял у динамомашины, меня сняли с вахты, вывели на берег и передали конвою. Потом привели Соколова и Паршина. Конвой состоял из строевых матросов нашего экипажа, командовал ими офицер. Нас окружили и повели. Было холодно. Соколов, подпрыгивая на ходу, шутил:
— Сидели на бочке, а теперь покрепче — на мель сядем…
В экипаж нас привели часа в три ночи. Мы думали, что посадят на внутреннюю гауптвахту. Однако нас развели по ротам и сдали под расписку фельдфебелям. Меня принял наш ротный фельдфебель «приветствием»:
— Что, сволочи, набунтовались? Выбьем из вас дурь-то. Занимай койку! И чтобы никаких у меня революций! Понял?
Я поглядел на лоснящуюся от жира физиономию фельдфебеля и ничего не ответил. Положил свой вещевой мешок под койку и стал укладываться спать.
Первые дни надзор за нами был строгий. Запрещено было общение с посторонними, даже родными, под видом которых нередко приходили люди, связанные с военной организацией ПК РСДРП.
Связи с волей, однако, не прерывались. В экипаже уже была небольшая партийная организация. Связь поддерживалась через партийцев, еще не замеченных начальством и свободно общавшихся с внешним миром.
В Кронштадте в это время было введено военное положение. Участников восстания царские власти решили предать военно-полевому суду. Это намерение правительства вызвало сильное возмущение рабочих и матросов. Рабочие протестовали против полевого суда над кронштадтцами и посылали свои резолюции в Петербургский Совет рабочих депутатов.
2 ноября Совет вынес решение не допустить предания кронштадтцев военно-полевому суду. В этом решении говорилось:
«Царское правительство продолжает шагать по трупам, оно предает полевому суду смелых кронштадтских солдат армии и флота, восставших на защиту своих прав и народной свободы… Завтра в 12 ч. дня рабочие Петербурга прекращают работу с революционными лозунгами: «Долой полевые суды! Долой смертную казнь!»
Из военной организации ПК партии мы получили указание провести в экипаже митинг протеста и принять соответствующую резолюцию. Митинг был назначен в первой строевой роте. Подготовили мы и резолюцию.
Паршин и Соколов прислали мне из второй машинной роты записку, чтобы я обязательно выступил на этом митинге и провел резолюцию.
Удалось поставить дежурным по нашей роте сочувствующего нам младшего квартирмейстера. Когда матросы собрались, я выступил, коротко обрисовал политическую обстановку и положение кронштадтцев. Затем я зачитал решение Совета рабочих депутатов, встреченное единодушным одобрением. Заготовленная нами резолюция, требовавшая отмены военно-полевого суда над кронштадтцами, была принята. Матросы постановили не выходить на военные занятия, пока не будет отменен военно-полевой суд.
Принятую резолюцию мы тщательно переписали, и она разошлась в нескольких экземплярах по всем ротам экипажа. С ней ознакомились и те матросы, которые не решились принять участие в митинге.
На следующий день почти все матросы отказались выйти на учение. Вышла лишь небольшая группа, и офицеры распустили ее.
Начальство пыталось уговорить матросов отказаться от протеста. Но из этого ничего не получилось.
Адмирал оглядел нахмурившихся матросов.
К стр, 120
Забастовали рабочие Петербурга. Остановились все электростанции. Столица погрузилась в темноту.
Правительство отложило суд над кронштадтцами и выжидало.
Офицеры Гвардейского экипажа боялись принимать против нас какие-либо меры. Фельдфебель нашей роты исчез, передав роту старшему квартирмейстеру. В экипаже создалось своего рода «междуцарствие».
Мы получили из военной организации ПК пачку листовок. С радостью узнали мы, что листовка — это наша резолюция, принятая на митинге в Гвардейском экипаже, отпечатанная в виде прокламации.
Вот эта листовка:
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия.
Мы, матросы Гвардейского экипажа, возмущенные поведением царского правительства по отношению к нашим кронштадтским товарищам, с безжалостной жестокостью расстреливающего славных борцов за свободу, мы присоединяемся к требованиям товарищей матросов Кронштадта и объявляем, что будем бороться до тех пор, пока наши желания и желания всего народа не будут выполнены. Когда мы найдем нужным, когда сорганизуемся и будем готовы для решительной битвы, мы будем с оружием в руках отстаивать наши права и права народа. Теперь мы объявляем протест против расстрела наших товарищей в Кронштадте и поддерживаем этот протест нашей забастовкой…»