— Сейчас — нет. Никого не выпускают. Может, потом ослабят…
В казарму вошел офицер. Остановившись невдалеке, он стал прислушиваться. Мы вели обычный разговор. Однако офицер не уходил. Как мы ни старались, но все обыденные темы скоро иссякли, и нам пришлось попрощаться.
— Хоть бы зашел как-нибудь к нам в экипаж… — проговорил я громко.
— Обязательно, при первой же возможности зайду. Не обижайся, пожалуйста, на меня. Занятий сейчас у нас много: времени нехватает.
Выйдя за ворота полка, я почувствовал, точно гора с меня свалилась, — настолько тяжела была атмосфера в полку. «Словно в тюрьме», — подумал я.
На следующий день меня внезапно изъяли из пекарни. Никакого допроса мне не делали и причины не объяснили. Приказали неотлучно находиться в роте. Видимо, мой визит в Семеновский полк сыграл тут какую-то роль. Возможно, что из Семеновского полка навели справку или сообщили о моем посещении. Начальство решило меня изолировать. Во всяком случае, моя связь с городом опять прекратилась.
Положение мое в экипаже сильно ухудшилось. Я попытался устроиться на экипажную электростанцию. «Шкура» на мою просьбу ответил:
— Сиди и не рыпайся!
Связь с военной организацией ПК поддерживалась через нескольких наших партийцев. Мы были в курсе дел военной организации. В начале февраля 1906 года товарищ Николай прислал мне записку. В ней говорилось: «Имеем сведения из морского штаба о предполагаемом аресте Никифорова и Зайцева. Предлагаем обоим скрыться».
Зайцев был машинист, служил во второй роте.
Посоветовавшись между собой, мы решили уйти из экипажа, но не с пустыми руками.
Рядом с пекарней находилась артиллерийская учебная комната. В ней стояла на вертлюге пятиствольная пушка «Гочкис». Пекари уже давно предлагали мне эту «пушечку» вывезти и передать рабочим. «Пригодится при случае», — говорили они. Но, дорожа своей штаб-квартирой, я не соглашался на их предложения. Между тем мои товарищи по пекарне уже подделали ключ к дверям артиллерийской комнаты и обещали все устроить. Теперь мы с Зайцевым решили использовать этот ключ.
Но как вывезти пушку? И тут нам помогли пекари.
— Познакомьтесь с молочником-эстонцем, который возит молоко в экипаж, — предложили они. — Договоритесь с ним, и на его место посадите своего человека. Вот и вывезете.
Мы сообщили наш план Николаю. Военная организация пришла на помощь. Поручили рабочему-эстонцу связаться с молочником и подружиться с ним. Рабочий-эстонец договорился с молочником, что в следующий раз вместо него он повезет молоко в экипаж. Накануне ночью мы с Зайцевым вытащили пушку из учебной комнаты и зарыли ее в мусор во дворе, возле того места, где обычно останавливался молочник. Рано утром приехал наш «молочник».
Пока он разносил молоко, мы быстро положили пушку в сани, прикрыв ее соломой. Молочник вышел со своими бидонами, уселся на пушку и выехал со двора экипажа[2].
Мы с Зайцевым по чужим пропускам с браунингами в карманах пошли за молочником. Часовые пропустили его беспрепятственно. Мы предъявили пропуска и заявили, что идем на «Полярную звезду» работать. Нас тоже пропустили.
За углом на всякий случай стоял наготове рысак. Проходя мимо, я сказал кучеру, что все в порядке.
Он гикнул и умчался. Мы отправились на явочную квартиру.
Товарищ Николай передал нам, что товарищи из ЦК партии рекомендуют мне и Зайцеву уехать за границу. Это предложение нас смутило. Иностранных языков мы не знали, — как мы будем жить за границей?
Мы попросили оставить нас в России. Тогда нам предложили переехать в Крым, предупредив, что работать там будет трудно: большевиков в тех местах мало, повсюду засилье меньшевиков и эсеров.
Через три дня, получив одежду, деньги и явки в Москву, мы покинули столицу.
Поезд медленно двигался. За окном вагона в февральском тумане постепенно таял, исчезал Петербург.
Наконец он исчез. Исчезли на некоторое время и матросы Никифоров и Зайцев. Вместо них в почтовом поезде ехали двое молодых рабочих: Петр Малаканов и Иван Сырцов.
Часть вторая
Революция шла на убыль, когда я и мой друг Зайцев приехали в Крым.
Крым встретил нас сияющим солнцем, цветущими садами, всей своей весенней красотой. Мы вышли из вагона в Симферополе.
Очарование весны развеялось, как только мы вступили на улицы города. Нищета так же тяготела над Крымом, как и над всей Россией. Мы на первых же порах встретились с гнетущей безработицей.
2
Пушка была потом зарыта в земле и пролежала до Октябрьской революции. Позднее она была помещена в Ленинградском музее революции.