С работой водопроводчика я был знаком и потому оказался помощником сметливым. Это с первых же дней расположило старика в мою пользу. Я таскал трубы, подавал тяжелые цепные ключи и очищал от грязи места, где предполагалось прокладывать новые трубы.
Проработав на землечерпалке несколько дней, я решил осторожно «прощупать» старика, выявить его настроения. Я завел разговор о Государственной думе:
— В газете Пишут, что скоро в думу выбирать будут. Мы что, тоже?
— Не нашего ума дело. Много будешь думать — без головы останешься, — мрачно ответил Беспалов.
— А как же в газете пишут, что рабочим тоже выбирать надо?
— Кому пишут, а кому и пропишут, — проговорил старик многозначительно.
На этом пока наша беседа и закончилась.
Постепенно знакомясь с рабочими, с их экономическим положением, настроениями и отношением к недавним революционным событиям, я пришел к выводу, что работу надо начинать с молодежи.
Кадровые рабочие порта и землечерпательного каравана работали здесь с молодых лет. Они обычно имели свои домики с огородиками, коровенкой или козами. Администрация создала для рабочих сложную градацию служебных степеней. По этой лесенке двигались те, кто были покорны воле хозяев. Семьи наследственных портовиков жили замкнутой узкоцеховой жизнью. Старики держали молодежь «в ежовых рукавицах» и строго относились ко всякому «вольнодумству».
Администрация порта старалась держать себя с рабочей массой «по-родственному». Стариков нередко приглашали на совещания по разным техническим вопросам. Мне было ясно, что со стариков работу начинать нецелесообразно. Я стал тщательно изучать молодежь.
Сын Беспалова, Андрей, учился на вечерних технических курсах и мечтал стать судовым механиком. С ним я скоро сдружился. Мы часто сидели на берегу и беседовали на разные темы.
Я осторожно вводил его в курс политической жизни, рассказывал о революции, о восстаниях во флоте. Андрей спрашивал, зачем существуют тайные партии и почему они идут против царя. В присутствии отца я отвечал на такие вопросы сдержанно и туманно. Старик вставлял свои реплики, вроде: «Кто от нужды, а кто и от жиру в революцию идет… А нам что, была бы работа».
В разговорах с Беспаловыми иногда принимал участие кочегар Данило. Это был украинец, добродушный парень, служил в армии и немного не доехал до Маньчжурии; мир с Японией вернул его в Россию. Захваченный революционной волной в дороге, он был выброшен на берег Черного моря, в Керчь. Веселый, непосредственный, Данило вносил в наши беседы большое оживление. Старик Беспалов ругал его: «Болтун ты! Болтаешь, а сам не знаешь — что к чему».
Во время обеденного перерыва Андрей читал мне и старику местную газету. Стали подсаживаться к нам и другие рабочие. Сообщения о революционных волнениях в той или иной части России увлекали молодежь. Молодые рабочие не всегда правильно улавливали суть событий. Я сам, а иногда и через Андрея помогал им разобраться в том, что происходит в стране.
Так расширялся круг моих связей с молодежью.
Андрей в беседах со мной приобрел кое-какие сведения. Его уже не удовлетворяли разговоры о политике «вообще», он требовал подробностей о революции и о революционерах. Получалось, что чем строже предостерегал его отец от политических разговоров, тем сильнее он стремился к ним.
Однажды я предложил Андрею пригласить несколько наиболее серьезных ребят собраться ночью на горе Митридат и там подробнее поговорить о политике.
Он привел пять человек. Я им рассказал о революции 1905 года: о расстреле рабочих 9 января, о борьбе матросов Черноморского и Балтийского флотов, о всеобщей забастовке и о манифесте царя. В первой беседе я еще ничего не говорил о большевистской партии и о Ленине.
Когда я кончил, ребята долго молчали. Молчал и я.
Потом сразу заговорили все:
— Почему революционеры с нами не ведут бесед?.. Ведь, наверно, в Керчи тоже есть революционеры?
Ребята меня революционером не считали. В их представлении революционер — обязательно студент, а я был такой же рабочий, как и они.
Все же с вопросами о революции, о рабочем движении стали обращаться ко мне. Я отвечал, продолжая, из осторожности, скрывать, что я — революционер-большевик.
Так вокруг меня образовалась группа молодежи. Мы как бы случайно сходились, коротко беседовали и расходились. В течение апреля мои связи с молодежью укрепились настолько, что можно было перейти к регулярным беседам на политические темы.