В Ташкент мы ехали уже в лучших условиях: частые оазисы смягчали жару, на станциях можно было получить воду и купить виноград. Все же к концу пути я совсем изнемог и в Ташкенте с трудом добрался до постоялого двора. Узбек отвел мне место на циновке под тенистым карагачем. Я лег и сейчас же потерял сознание.
Когда я очнулся, узбек радостно закивал мне и побежал к калитке, зовя кого-то. В калитку вошел полицейский. «Ну, — думаю, — пропал!»
Полицейский приблизился ко мне.
— Ага, проснулся! Солнышко-то, оно здесь того, сердитое!
Я не понимал, в чем дело, и с удивлением смотрел на полицейского.
— Чего ты, как чумной смотришь? Удар с тобой был солнечный, вот что. На, смотри, все ли деньги
Полицейский подал мне кошелек, где было рубля полтора денег, и паспорт, за судьбу которого я особенно боялся.
— Чайханщик сказал, что ты очумел, и сдал мне твой бумажник. Три дня ты валялся. Часто здесь это бывает. Иные не выдерживают, в больницу увозим. А ты выдержал. Голова, значит, крепкая. Из Красноводска, что ли?
— Из Красноводска.
Я дал полицейскому двадцать копеек, поблагодарил его. Он ушел на свой пост. Я попросил у хозяина чаю. Молодой узбек быстро принес мне чайник, пиалу и круглую лепешку.
Я с удовольствием выпил весь чай и съел лепешку. Попросил узбека оставить за мной место под карагачем, а сам пошел осматривать Ташкент и искать работу. Ташкент поражал меня своими контрастами. Новый, город — с его особняками и дворцом и Старый город — с дувалами и минаретами, чадрами, тюрбанами и верблюдами. Старый город — древний, таинственный, настороженный. В нем — узкие переулочки, кривые, извилистые, как тропы в лесу; глухие заборы и дома без окон на улицу. На крышах домов, как привидения, появляются женщины в чадрах и смотрят на вас сквозь черные волосяные сетки.
Пробродив безрезультатно по Ташкенту несколько дней, я зашел на хлопкоочистительный завод Юсуфа Давыдова, затерявшийся в узких улочках Старого города. Тут я поступил на сборку только что полученных новых хлопкоочистительных машин. Проработал я у Юсуфа до рождества. За это время мне удалось установить связь с ташкентской партийной организацией. Был два раза на собраниях у железнодорожников.
Я заработал немного денег и решил перебраться в Самару, чтобы там прочно осесть. Перед самым отъездом, когда я был в городе, в моей квартире произвели обыск. Меня предупредила об этом дочь рабочего, с которым мы вместе жили. Расчет я уже получил и, не медля ни минуты, пошел в комитет, где мне дали явку в Самару, и отправился прямо на вокзал, не купив даже необходимой одежонки. Поехал, в чем был на работе: в летних чувяках, засаленных брюках и таком же засаленном пиджаке. Хотя был уже конец декабря, но в Ташкенте зимы совсем не чувствовалось.
Когда мы подъехали к Аральску, я понял, какую совершил ошибку, не купив себе одежды.
В Самаре я слез с поезда и пошел на явочную квартиру. Мороз обжигал меня, как огонь. Прохожие с поднятыми, покрытыми инеем воротниками удивленно оглядывались на меня.
Хозяйка явочной квартиры сначала испугалась меня, потом принялась отогревать. Особенно пострадали мои уши и ноги. Ноги пришлось оттирать снегом.
Самарцы приодели меня и устроили на работу в техническую контору по установке электромоторов. Народу в конторе было немного. Мы с пожилым монтером работали на установке лифта в гостинице. Работать в одиночку, без связи с массой рабочих, мне не хотелось. Товарищи попытались устроить меня в железнодорожные мастерские, но, как ни старались, ничего не вышло: не могли достать справки о благонадежности. Меня опять потянуло в Крым, к грузчикам и портовым рабочим.
На мою радость было получено от Центрального Комитета партии указание направить работников в Севастополь. Мне предложили поехать в распоряжение Крымского комитета РСДРП. Я с радостью согласился.
В Симферополе меня устроили на электростанцию Шахвердова, поручив вести работу среди местных рабочих.
В Крымском комитете я встретил новых, незнакомых мне людей. Здесь было уже два провала. Были обнаружены склады оружия, раскрыта типография. Всех прежних членов комитета арестовали. Организация только начала восстанавливаться.
Однако в Симферополе я долго не продержался, хотя работу среди городских рабочих уже немного наладил. Однажды я был неожиданно схвачен на улице. Квартиры, а также места моей работы охранка не выследила. Меня настиг агент керченской охранки, знавший меня в лицо. При допросе я не указал ни моей квартиры, ни места работы. Паспорт находился в конторе электростанции, и я назвался по-старому Петром Малакановым. Под этой фамилией я не был прописан, и квартиру мою обнаружить не удалось. Меня сейчас же перевели в симферопольскую тюрьму и заковали в кандалы. Я спросил начальника тюрьмы, почему меня заковывают.