Мы с полковником Шевердиным выехали для контроля движения полковых колонн и часа в два ночи обнаружили, что штаб значительно отклонился от маршрута. Как потом выяснилось, майор Горчинский плохо читал карту, сбился с дороги, чтобы не выдать свою беспомощность, сослался на усталость и задремал, а вести колонну поручил дивизионному топографу лейтенанту Шаламову. Тот сразу же точно определился на местности и быстро исправил допущенную своим начальником ошибку.
Когда же к утру мы были в районе назначения, Горчинский, с начальственным видом спросив у Шаламова, куда прибыл штаб, молодцевато доложил об этом командиру дивизии.
— А почему вы сбились с маршрута? — строго спросил полковник Шевердин.
— Это не я, товарищ полковник, это лейтенант Шаламов. Подчиненные пошли… Нельзя ничего поручить…
Стоявший рядом Шаламов побледнел от нанесенной ему обиды. Чувствовалось, что ему было стыдно за своего начальника.
Случай был необычным. Техническая, так сказать, ошибка вылилась в грубый нравственный проступок старшего командира и коммуниста Горчинского.
Комдив тут же, что называется, выдал майору по первое число.
Но этим мы не ограничились. Горчинский был строго наказан по партийной линии и в конечном итоге снят с должности. Начальником же оперативного отделения дивизии вскоре был назначен молодой, расторопный и честный человек, теперь уже старший лейтенант, Шаламов.
Для меня эта жизненная ситуация не была рядовым явлением. Она послужила уроком на всю, как оказалось, долгую жизнь политработника. Я всегда резко осуждал любые нарушения нравственных норм, но я вдвойне и втройне был нетерпим к моральным проступкам, прямо связанным с выполнением служебного, профессионального долга. Именно эти проступки людей как во время войны, так и в мирное время приносили больше всего вреда. И чем выше пост занимал человек, допускающий такого рода безнравственность, тем тяжелее были ее последствия.
Все мы были в тот период под впечатлением освободительного похода Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию с целью воссоединить их с советскими республиками. За 9 дней наши войска продвинулись на 250–350 километров и освободили территорию Западной Украины и Западной Белоруссии общей площадью свыше 190 тысяч квадратных километров с населением более 12 миллионов человек[7].
Каждый из нас завидовал тем командирам, комиссарам, которые участвовали в этом походе, видели растерявшееся воинство буржуазной Польши, а главное, встретились лицом к лицу с войсками фашистской Германии.
Разъяснение исторического значения этой благородной миссии Красной Армии, показ высокого морального облика советского воина стали одним из новых направлений нашей работы. Важно, что бойцы и командиры, участвовавшие в походе, впервые встретились с капиталистическим миром, с присущими ему пороками, классовым и национальным угнетением. И раскрытие бесчеловечной сущности капитализма на примере буржуазной Польши стало совершенно предметным и очень доходчивым. Выступления командиров и красноармейцев, побывавших в освобожденных районах Украины и Белоруссии, с громадным интересом встречались у нас в дивизии.
Какие только вопросы не задавали бойцы участникам похода!
«А почему граница установлена по линии Керзона? Кто он нам?», «Правда ли, что польские попы, то есть ксендзы, с каждой церкви били из пулеметов по красноармейцам?», «А почему так быстро немцы разгромили Польшу?», «А видел ли ты польских панов?».
Да и рассказы очевидцев были очень колоритными.
— Ехали мы на санитарной машине в Коломыю, — неторопливо рассказывает санинструктор полка. — Везли больного бойца. Оступился он и подвернул ногу. Вдруг из придорожного леска выходит группа польских солдат во главе с командиром роты. Небритые, грязные, конфедератки помяты, многие без оружия. «Хотим, — говорят, — сдаться Красной Армии, но не знаем, к кому обратиться. А у вас на машине красный крест». Разговорились. Закурили. «Почти из-под самой Варшавы идем, — говорил пожилой солдат. — Нема у нас родины: згинела Польска», «Вас мы тоже остерегаемся, — добавляет другой. — Вы-то, видно, хорошие, душевные люди. А вот как придут коммунисты…» «Да что вы, товарищи, извините, Панове, — говорю, — я ведь тоже коммунист». И тут я вынул из кармана гимнастерки партбилет и впервые в жизни показал его иностранцам. Поляки как-то повеселели, построились и колонной по два побрели в расположение нашего полка.
— Но были и такие части, — включается в разговор другой участник похода, старшина-сверхсрочник, — которые не сложили оружия. Это, как правило, либо курсанты офицерских училищ, либо подразделения, состоящие из осадников и жандармерии… Они, конечно, тоже не вступали в бои с частями Красной Армии. Видно, кишка тонка. Но убивали бойцов-одиночек, стреляли из засад в спину. Сволочи, одним словом…