Навстречу мне, оторвавшись от карты, разложенной на большом столе, поднялся высокий, русоволосый, с приятным, типично русским лицом комбриг. Выслушав мой строго уставной доклад, Ф. И. Толбухин вышел из-за стола, поздоровался со мной и предложил сесть. Удобно расположившись в кресле, он неторопливо раскурил папиросу. Только теперь я заметил, что комбриг излишне полноват. Густые волосы, зачесанные на пробор, голубые проницательные глаза, заметно обозначившийся второй подбородок… На ладно сшитом кителе красовались орден Красного Знамени и медаль «XX лет РККА».
— Весьма рад, Евдоким Егорович, — прищурив глаза, сказал комбриг. — Как говорят, артель дружбой крепка. Надеюсь, мы с вами тоже будем работать в полном согласии…
Федор Иванович обстоятельно рассказал о положении дел в дивизии, об ее очередных задачах, о некоторых трудностях и недостатках в работе. Беседуя со мной, комбриг беспрерывно курил. Докурив одну папиросу, он тут же брался за другую. Как потом выяснилось, ему на день едва хватало двух пачек папирос. Меня Толбухин расспросил о предыдущей службе, семье, поинтересовался, откуда я родом и из какого сословия.
— Так, значит, из орловских мужиков, — улыбнулся комбриг. — Это хорошо. В первую мировую я воевал вместе с вашими земляками. Обстоятельные, трудолюбивые и спокойные люди. У меня о них остались приятные воспоминания. А я — ярославский.
Говорил Федор Иванович неторопливо, ярко, я бы сказал, красиво. Речь его была богата удачными метафорами, русскими пословицами и поговорками. Во всей натуре Толбухина внешняя простота удачно сочеталась с чувством собственного достоинства.
В то время имя Федора Ивановича не было еще широко известным. И для меня, конечно, чрезвычайно важно было все знать о своем командире, вот почему слушал я его с большим вниманием и интересом.
В общем, знакомство наше состоялось, и оно было очень приятным и обнадеживающим для меня. Федор Иванович душевно пожелал мне успехов на новом посту, и я, покинув кабинет командира дивизии, направился к себе в политотдел.
Из первой, да и из многочисленных дальнейших бесед с комбригом, из разговоров с товарищами, знавшими Ф. И. Толбухина по совместной службе, я узнал, что он родился в крестьянской семье верстах в тридцати от Ярославля, то есть в самой глубине России.
Федор Иванович любил вспоминать о своих родных краях. Там он пристрастился к рыбалке, к лесным походам за грибами, ягодами.
— Наша маленькая речушка Когоша, — говорил комбриг, — нам, ребятишкам, казалась самой большой на свете. Особенно величественной она была весной, в половодье, когда выходила из поросших ивняком берегов и заливала луг. Летом мы ловили в ней щук и налимов. А осень ярославская грибами богата. Мне и сейчас, знаете ли, присылают братья и сестры сушеные боровики. По праздникам мы с женой делаем пироги с грибами. Вкусная, доложу вам, штука…
…Военная биография Федора Ивановича Толбухина началась с июля 1915 года, когда после окончания Ораниенбаумской офицерской школы он был направлен на Юго-Западный фронт, где командовал ротой 2-го пограничного Заамурского пехотного полка.
На всю жизнь запомнился Федору Ивановичу первый бой у деревни Требуховцы, западнее Джурын. Это было первое испытание для юного командира роты, и выдержал он его с честью.
Вспоминая об этом бое, Федор Иванович говаривал:
— В бою побывать — цену жизни узнать.
На фронте Федор Иванович пережил две зимы. К концу 1916 года на погонах у него прибавились две звездочки, а на груди появились два креста — орденов Анны и Станислава. Поручик Толбухин был дважды ранен и один раз контужен.
В роте офицер пользовался большим уважением у нижних чинов. Бывало, что командир и взыскивал за нерадивость с кого-то или журил солдат, но делал всегда это душевно, по справедливости. Увидит, скажем, ротный грязную или со ржавчиной винтовку у солдата, улыбнувшись, скажет: «Век бы косил, кабы черт косу точил… Так, что ли, служивый?» — и тут же строго потребует устранить недостаток и впредь его не допускать.
Поручик Толбухин проявлял большую заботу о боевой учебе своих взводных и отделенных командиров, солдат, и его по праву считали в полку одним из наиболее грамотных командиров рот.
Начальство, с одной стороны, частенько на совещаниях офицеров ставило в пример роту поручика Толбухина, которая отличалась высокой организованностью, дисциплиной, упорством и выдержкой в бою. Все видели, что солдаты готовы были идти за своим командиром, как говорится, в огонь и в воду. А с другой стороны, полковой командир знал, что ротный, будучи выходцем из мужиков, не отделяет себя от нижних чинов, живет настроениями солдатской массы. А настроения эти, с позиций ревнивых защитников царизма — «ура-патриотов», были ненадежными. В сознании рядовых «защитников престола и отечества» зрел протест против кровавой бойни. И в роту Толбухина проникали большевистские листовки с призывом кончать с ненавистной войной, выступать против монархии, помещиков, капиталистов. Ни грозные приказы командира полка, ни духовно-нравственные проповеди полкового священника сражаться «за царя и веру» не могли приостановить начавшееся в низах брожение. Толбухин в это время стал еще ближе к солдатским массам. «Пора кончать с войной», — не раз говорил он вслух и про себя.