— Я не уйду, отец! — Стефан снова сел, — всё равно рыскать станут… и тебе позорище за меня… Нет!
— Скажу, с князем ты, а его сыщи там, в Беженской пуще.
— Константиновских спросят, те дадут знать, что я с вечера был тут. Лучше так: отправим их с провожатыми. Старко надёжный, сам знаешь, дадим полдюжны гридей, управится. Сам за Ишню их сопровожу, и ворочусь.
Кирилл сидел перед сыном, обдумывал.
— Ну, добре.
— Варьку и Петра с ними тож?
— Вместе никак. Случись чего… помилуй, Господи! всего лишимся зараз. Прокшич свезёт их в собор Успенья, там у отца Ионы побудут покудова. От греха подальше. Ты возьми себе гридей ещё, нам сколь не оставь, не оборониться, коль до сшибки дойдёт. Нам кроме Христа Мати Заступницы нашей, негде помочи взять. Авось и минует нас., Ступай, собирай-ка их, да с жонкой по ласковей… Возьми Спаса большого, и Илию-пророка чеканного на сребре, с ладанкой… Благословляю, — Кирилл обнял Стефана, поцеловал. — Надо до света успеть, езжай немедля. Я пойду мать подготовлю… Особо на обратном пути сторожким будь, на рожон-то не лезь.
Ещё не светало, когда с нижнего двора отъехал Стефан с женою и матерью. Кирилл провожал их в одной телогрее, без шапки. Шёл снег. Под перестук копыт прошелестели полозья и скоро всё стихло. Он подождал ещё чего-то с минуту, поднялся в дом…
Достал из скрыни в углу, связки грамот. Перекрестившись, подсел к столу. Сидел, перебирая свиток за свитком… Отложил несколько штук, исписанных столбцами цифр. Остальные убрал обратно. И вдруг, с диким воем и рёвом, заголосили собаки, взлаялись яростно, остервенело… Глянул в окно: на улице у ворот, окутанный паром, толпился большой конный отряд. Один из всадников в шишаке и бармице махнул ему рукою с плёткой. Кирилл взобрался на верхнее гульбище, опёрся на поручень…
— Великого князя Владимирского воевода, со словом тебе! — крикнули с улицы.
— Со словом, — проворчал Кирилл. — Заезжай сам-третей.
Всадник кивнул шишаком; обернувшись на воев, указал на троих из них. Кирилл сделал знак своему дворовому:
— Пропусти.
Шестеро крепких холопов оттащили собак. Открыли ворота, впустив во двор верховых.
Кирилл подпоясался саблей, ждал, прислушиваясь к шагам на лестнице.
— Вот те и Мина…
— Ну, псы буёвы у тебя! — улыбался, войдя, воевода, — аж навзрыд, зверюги, заходятся. Чуют что ль, что тут полютее их объявилися?.. Честному боярину Кириллу доброго здравия, мир дому и добрых дён… Аль не признал?
Мина снял шлем-шишак, поставил на рундук, звякнув кольчужьем.
— С миром ли принесло вас, на святые-то дни? — Кирилл ответил малым обычаем.
— Мы на «святки», как бабка говаривала, смазали пятки лошадке, да прямо к вам. Пришёл я тебе слово одно сказать.
— Пришёл, садися.
Сели. Мина осмотрелся по-свойски.
— Слыхал я, Стефан ожанился. Кажись, вот было-то, брал его с собой на уезд впервой… саадак ему свой подарил. Двор-то его рядом что ль? — спросил Мина. — Петраш с Варькой, тоже, поди, ерехонят голосками-то? скоро, гляди, и их пристанет жанить…
Кирилл отвернулся к окну.
— Чтой-то тихо у вас, — удивился Мина, — не то ждали нас? — кинул взгляд на свитки. — Ну, уж упредили, знамо дело, есть кому. Ведаешь, боярин, с чем Москва-то пожаловала?
Снизу, из гридни, послышалась возня с боем и руганью…
— Ве-е-даешь, вижу, что ведаешь, догадал, боярин. А принесло нас, как ты сказал тут, по долги ваши ордынские. Пора. Сколь ни дуйся, ни жалуйся, а платить надо, обещанки-то ваши по всем заборам висят, и воробьи не таскают. Придётся покряхтеть, расплатиться. А и то, нет нужды в Орду ехать, теперь сама Москва учнёт собирать. У ней тоже рука не пёрышком…
Донеслось несколько криков с глухим ударом.
— Уже собирают, вон, — оборвал Кирилл. — Не хуже татар!
Мина повернулся на звуки, нахмурился:
— Погодь, боярин, схожу-ка, гляну, — открыл, и шагнул за дверь; загремели гулко ступени под ним. Вскоре, трубный глас воеводы перекрыл все прочие звуки…
Кирилл поднялся с лавки, отворил скрыню, выдвинул средний ящик. Достал свиток, посмотрев его, сел на место. Внизу затихло.
— Прокшич, где ж ты застрял там? Должон уж здесь быть, — произнёс вслух, — и Касьяна нету с вестями…
Подошёл к иконе в углу.
— Спаси Ты нас, Мать Пресвятая Богородица, больше некому!
Вернулся Мина.
— Овса лошадям не поделят, поцапались сдуру. Касьяну досталось от моих, не шибко, так, юшку пустили. Я своих остудил. Твои, вижу, тоже не дюже ласковы…