Женщина зажала Филиппу рот ладонью и наклонилась к пульту.
— Я здесь, Май. Не беспокойся, скоро вернусь, похититель жизнь мне гарантирует.
Тишина и дыхание фона в приемнике.
— Хорошо. Ждем.
Звонок конца связи.
Они продолжали сидеть в том же положении, пока пинасс несся над облаками в коридоре скоростных трасс. Потом Филипп поцеловал ее ладонь, и Аларика убрала руку.
— Однако быстро он нашел нашу волну! Не ожидал такой оперативности!
— Он все может, ты плохо его знаешь. Скоро там твой завод, похититель? Как ты на него набрел? Кстати, мне действительно надо быть в «Мещере», хотя бы через час, иначе Май обидится.
— Я понимаю, не волнуйся, твое возвращение в «Мещеру» я тоже гарантирую. Что касается того, как я набрел на завод, то тут все просто: мне показал его отец, когда мне было всего восемь лет. Его деды работали в промзоне, на этом заводе, а он хранил память…
Несколько минут прошло в молчании. Филипп изредка ловил на себе взгляды Аларики, но в ее сторону не смотрел, боялся спугнуть минутное свое счастье. «Пытка ожиданием, — думал он, каждой клеточкой тела ощущая присутствие Аларики. — Самая мучительная из пыток! Недаром кто-то из предков увековечил ее словами: „Если бы люди строили Дворец Счастья, самым большим залом был бы в нем зал ожидания“. [22]Я уже просидел в этом зале по своей вине несколько лет, сколько еще осталось?»
Наконец пинасс, ведомый киб-пилотом, достиг Каховского моря и остановился в воздухе, предупредив пассажиров гудком, что дальше пути не знает. Филипп взял управление на себя.
Пинасс спикировал на свободную от леса площадку, мелькнули в стороне странные конструкции и пропали за старой тополиной рощей. Филипп лихо посадил машину на поляну возле заросшей ивняком и лозой просеки. В той стороне, куда уходила просека, виднелись какие-то здания серого цвета, четыре громадных конуса из металлических плит и ферм, высокие закопченные трубы и мачты.
Аларика, с интересом оглядываясь, прошлась по поляне, почти лишенной растительности, нагнулась.
— Странно… Почему здесь не растет трава?
— Потому что под нами не земля, а бетонная площадка, этому бетону уже два века, видишь, как потемнел?
Филипп подал Аларике руку и повел за собой к просеке, обходя кусты и молодые тополя. Через несколько минут они выбрались на свободное пространство перед высокой, черно-коричневой, в ржавых потеках стеной одного из корпусов завода. Все видимое пространство у стены и в просветах между деревьями занимали шедшие параллельно земле пучки труб от тонких, толщиной в руку, до громадных, двух— и трехметровых в диаметре.
Аларика споткнулась о какой-то ржавый выступ, тянувшийся довольно далеко и исчезавший в стене подступающего вплотную к зданиям леса. Рядом параллельно первому тянулся второй такой же выступ.
— Что это?
Филипп оглянулся.
— Это рельсы, железная дорога.
— Они такие… я не узнала. Как здесь странно пахнет…
Филипп кивнул. У стен корпуса витал неистребимый запах ржавого железа, мазута, асфальта и угля, весь комплекс заводских запахов двадцатого века, хотя завод не работал, по крайней мере, полтора столетия, с тех пор как вступили в строй заводы матричной репликации, вынесенные в космос. Но запахи продолжали жить, напоминая об ушедших в прошлое веках железа, пара, стали и каменного угля. Конечно, металлы использовались человеком и сейчас, и в гораздо большей степени, чем сто и двести лет назад, но, во-первых, современные металлургические заводы-автоматы ничем не напоминали прежние, они представляли собой самостоятельные комплексы с замкнутой технологией по добыче и переработке руд, установленные прямо в местах этой добычи, во-вторых, металлы ушли из быта людей в космос, под землю, в лаборатории, а основную тяжесть обихода приняли на себя полимеры и активные композитные материалы.
«Экскурсанты» медленно прошлись вдоль стены корпуса, огибая выходящие из бетонных колодцев трубы, антенны, заглядывая в распахнутые двери. Один раз даже зашли в ворота, из которых выходили нитки ржавых рельс. В темноте смутно угадывался громадный объем цеха, решетчатые пролеты кранов, лестницы, фермы под потолком на высоте добрых полусотни метров, едва освещенные сочившимся сквозь запыленные ряды стекол светом. Цех был длинным, чуть ли не километровым, и по мере того, как глаза привыкали к полутьме, в его чреве постепенно проступали контуры каких-то застывших машин, конструкции, круглые туши ковшей для разливки стали, колонны изложниц — Филипп не первый раз посещал завод и успел изучить названия его оборудования.
— Пойдем, не бойся, — сказал он, обнимая Аларику за плечи. Голос гулко взлетел под шатер цеха и вернулся басовитым уханьем. Аларика не отстранилась.
— Прохладно здесь… и страшно.
— Чего же тут страшного? — удивился он. — Никого нет.
Они подошли к одной из конструкций высотой в два десятка метров, сработанной из металлических швеллеров, громадных цилиндров, положенных на бок и утопающих в мешанине труб, лесенок, загородок и настилов.
— Мартен, — сказал Филипп. — Устройство для выплавки стали, последний из оставшихся, остальные вымерли, как динозавры.
Аларика посмотрела вверх и потянула его за рукав.
— А это, над нами?
Филипп проследил за ее взглядом.
— Это мостовой кран, видишь крюки? На них вешали ковш и перемещали расплавленную сталь к другим установкам цеха.
С крюков свешивалась железная цепь, Филипп толкнул ее от себя, раздался металлический скрип.
Аларика поежилась, оглянулась.
— Мне почему-то кажется, что за нами кто-то наблюдает.
Филипп рассмеялся, хотя ему тоже стало не по себе.
— Будет шутить, никого здесь нет. Завод обычно пуст, экскурсии посещают его редко, тогда здесь бывает шумно. А сейчас… — Он замолчал. Показалось, что вверху, под потолком, возникла зеркальная плоскость, изогнулась пузырем и лопнула. С минуту прислушивался к грустной тишине цеха, чувствуя вздрагивающий локоть Аларики.
— Тебе показалось. Под крышей гнездятся птицы, вот и все.
Он привлек Аларику к себе, поцеловал в губы, потом стал целовать плечи, шею, руки, пока она вдруг не оттолкнула его, выдохнув:
— Нет!.. — И чуть тише еще раз: — Нет, Филипп… не надо, прошу тебя.
Он стоял, опустив руки, и эхо шуршало из всех углов гигантского помещения обрывками слов: нет, нет, нет…
Потом Аларика взяла его за руку, робко, как никогда раньше.
— Не сердись, пожалуйста, и прости… я сама дала повод… Ты помнишь стихи? «Не прилепить отрезанный ломоть, снег прошлогодний ходит в небе тучей…»
— Помню, — хрипло ответил Филипп. — Я помню. Правда, я помню и другие стихи… Идем?
Через несколько минут они тихо вышли из сумрака пустого здания наружу. Аларика вздохнула полной грудью и спокойно улыбнулась.
— На воле все же лучше. Нет-нет, — остановила она попытку Филиппа оправдаться. — Ты ни при чем. Я вижу, ты во многом изменился, но… понимаешь, мне есть с кем тебя сравнивать. И, боюсь, идти тебе далеко, лучше бы ты не брался за это… А вообще, честное слово, было очень интересно! Я никогда не видела старых заводов, а на экскурсию прийти сюда и не подумала бы. Знаешь, он уж и не такой маленький по сравнению с современными, да?
— Не маленький, — подтвердил Филипп. — Может быть, ты не хотела этого, но, ставя точки над «i»…
— О Господи! Сколько раз ты ставил точки над «i»! Неужели я ошиблась и ты все такой же?
— Подожди с выводами, я неудачно выразился. Просто ты вдруг дала мне шанс, и я подумал, что сделала это нарочно. Не так ли?
Аларика ковыряла носком туфли сухую землю, потом посмотрела прямо в глаза Филиппу.
— Нарочно. Я хотела бы, чтобы ты достиг той вершины, которая даст тебе право… на то, что забыто… если только это возможно… но лучше бы тебе не ворошить пепел…
Аларика вздрогнула, словно от холода, посмотрела на окошко видеобраслета.
— Расскажи что-нибудь еще о заводе… и пойдем отсюда. Мне пора возвращаться.
Филипп с трудом преодолел в себе приступ отчаяния и стал рассказывать все, что знал о заводах прошлых столетий, не вдумываясь в суть сказанного. Наконец увлекся и заговорил о том цехе, что они видели.