Филипп усмехнулся, заметив изучающий прищур его глаз.
У Станислава мелькнули в глазах веселые искорки.
— Ну, лично я в него верю, драться он умеет. Тебя еще что-то смущает, старик?
Филипп замялся, потом глухо проговорил:
— Как я понял, рано или поздно придется оставить большой волейбол?
— У тебя появятся другие тренировки, ты ведь будешь работать в оперативной группе, а там нужна не только умная голова, но и сильное, хорошо тренированное тело, и мгновенная реакция, и много такого, о чем ты еще не догадываешься.
— Значит, терять-таки придется…
Томах покашлял, вместо него ответил Богданов:
— Эта боль в груди почти у каждого из нас. Может быть, ты не знаешь, но Слава, например, был мастером спорта по регби, наш начальник отдела имел в двадцать пять лет черный пояс по гайбо, руководитель СЭКОНа Морозов — экс-чемпион Земли по стрельбе из пистолета. Продолжать?
— Не надо, — пробормотал Филипп. — Мне-то… — Он хотел сказать: «Мне-то от этого не легче», но передумал.
Они постояли у входа в метро еще несколько минут, словно не решаясь расстаться. Затем Богданов молча пожал им руки, собираясь уходить, и тут Томах сказал:
— Знаете, у меня мелькнула странная мысль…
Богданов остановился на полшаге, обернулся.
— Странная, ей-Богу, мысль… Не заинтересовалась ли нами, человечеством в целом, организация типа нашей спасательной службы? Так сказать, УАСС Галактики? А то и всего космоса?
— Ого, ну и масштабы! — усмехнулся Никита. — От чего же нас, то бишь человечество, надо спасать?
— Ну, мало ли… Хотя бы не спасать, а провести профилактику или, скажем, лечение от равнодушия. Разве не проявляются у нас рецидивы этой болезни? Вплоть до настоящего времени?
— Опять твоя пресловутая теория равнодушия! Когда-нибудь тебя за нее хорошенько вздуют теоретики-социологи.
— Так разве я виноват, что прав? — обиделся Томах.
— Прав? — Богданов улыбнулся с грустью. — К сожалению, прав. Тут я с тобой согласен. Ну, до связи.
Он ушел.
— Истина ничуть не страдает от того, что ее не признают, — пробормотал Томах старинное изречение. — Ты к себе, в Басово?
— Скорее всего к… в общем, не домой.
— Тогда до связи, безопасник. В понедельник в восемь утра ко мне: комната сто три.
Филипп кивнул, вскинул вверх кулак, и они разошлись по кабинам.
Глава 8
БУДНИ
Филипп снял эмкан, выключил информсопровождение и потянулся в кресле всем телом. «Завтра Слава устроит разнос, — подумал он, — за неурочные занятия. Я бы и рад заняться чем-нибудь другим, если бы знал чем…»
В коридоре было темно и тихо. Лишь иногда по потолку пробегал ручей бледного света — какой-то из роботов обслуживания здания проверял неведомо какие цепи.
Он закрыл кабинет и покинул здание североамериканского филиала управления, полупогруженное в темноту: оперативные отделы и диспетчерские пункты бодрствовали круглосуточно.
Через полчаса вышел на второй станции метро Москвы.
Здесь был полдень, солнечный и тихий. Людей на улицах и у метро было мало, и Филиппу вдруг страшно захотелось в конструкторское бюро, за комбайн. Не раздумывая, он шагнул обратно и вскоре вышел из кабины метро Института ТФ-связи.
В свою лабораторию вошел робко, словно проситель по личному делу, и вздохнул с облегчением: она была пуста. Он не сразу заметил перемены в комнате, потом понял и грустно улыбнулся. В комнате вместо трех комбайнов стало четыре, а над экраном ближайшего к выходу мыслепроектора, с которым он работал, висело его стереофото. Филипп на нем о чем-то сосредоточенно размышлял: брови сдвинуты, вертикальная морщина прорезала лоб, губы упрямо сжаты. Чья же это фотография? Лии? Кирилла?
Вздохнув, он сел в свое старое кресло, которое привыкло к нему за три года работы, и долго сидел, не шевелясь, вспоминая тех, с кем пришлось работать, и какие проблемы решать, и как все было просто, хорошо и спокойно. Да, именно просто! Он был уверен в завтрашнем дне, уверен в себе, в значимости задач, которые стоили долгих вечеров, а иногда и нервных перегрузок. А что теперь? Уверен он в себе, как прежде? Спокоен? И можно ли вернуться, не вспоминая того, что он уже постиг в отделе безопасности УАСС? Не думая о замечательных ребятах, жизнь которых подчинена неслышному другим ритму частых тревог, заканчивающихся схватками со стихией или с последствиями веками творившихся преступлений эпохи разобщенного мира? Правильно ли он решил? И решил ли?
Сзади раздался шорох, Филипп вздрогнул, оглянулся. В комнату вошел руководитель бюро Кирилл Травицкий.
Несколько секунд они рассматривали друг друга, потом Филипп выбрался из кресла, неловко пробормотал:
— Здравствуйте…
— Привет, — кивнул Травицкий, шевеля выгоревшими бровями. — Тянет?
— Тянет, — помедлив, признался Филипп. Ему показалось, что Травицкий сейчас поймет, что у него на душе, и начнет читать наставления: «Я же говорил… надо было крепко подумать…»
— Если хочешь, приходи сюда, когда вздумается. — Травицкий погладил подбородок. — Только у меня к тебе один вопрос… Не обижайся, Филипп, но все ли ты взвесил, прежде чем перейти в УАСС? Понимаешь меня? Отвечает ли работа в аварийно-спасательной службе твоим возможностям?
«Все-таки я становлюсь неплохим психологом, — подумал Филипп, — он спросил то, чего я боялся…»
— Не знаю, — сказал конструктор наконец. — Не знаю, но мне кажется, вопрос надо ставить иначе: отвечаю ли я требованиям службы. Мой друг, а теперь непосредственный начальник — я хотел сказать, я работаю в его отделе — говорил, что спасателям нужна не только умная голова, но и сильное тело. Понимаете? Не наоборот… ну как бы вам это объяснить… работа в управлении требует в основном умов, и там их достаточно…
— Избыток, так сказать, — серьезно вставил Травицкий.
Филипп сбился с мысли и замолчал.
— В общем, мне интересно…
Травицкий в грустном недоумении вздернул бровь.
— Вернее, не то чтобы интересно, — заторопился Филипп, начинавший злиться, — а… как бы сказать… ритм работы безопасника не оставляет времени на самокопание… и ненужный самоанализ… — Филипп запутался окончательно, уже не представляя, что хотел сказать. Но Травицкий не стал иронизировать.
— Странное дело, — сказал он с удивлением, собрав морщины на лбу. — Умные, безусловно одаренные люди идут работать туда, где их талант почти не используется! Где нужна прежде всего не ясная голова, а крепкие ноги и бицепсы, «талант» мгновенно нажимать нужные кнопки, быстро бегать и высоко прыгать! Физика тела!.. Почему?
— Неправда, — возразил хмурый Филипп. — Может быть, я не умею объяснять, но там ясная голова нужна еще больше, чем физика тела. Просто спасатель, а тем более безопасник, обязан быть сильным физически, потому что в некоторых случаях приходится спасать людей без техники и кнопок, надеясь только на свою силу и ловкость.
Травицкий не расслышал, словно говорил сам с собой.
— И был бы это единичный случай, тогда бы я понял, страсти молодости часто неуправляемы и решения импульсивны. Но, кроме тебя, я знаю других ушедших в УАСС: Керри Йоса, Тектуманидзе, Василия и Никиту Богдановых… Не понимаю…
— Керри Йос? — удивился в свою очередь Филипп. — Керри пришел в управление? Откуда?
— Ты не знал? — очнулся Травицкий и снова погрустнел. — Керри Йос в двадцать восемь лет защитил степень магистра планетологии, он был одним из крупнейших вулканологов Системы, а теперь — всего лишь начальник отдела безопасности.
— А Богданов?
— Никита — психосоциолог, а его брат был ксенотехнологом. Эфаналитиком он стал уже в управлении. Страшное слово — был! Почему он умер? Какую сверхважную задачу решал, перейдя предел выносливости? А ведь он мог стать ученым с мировым именем и обогатить науку крупными исследованиями! Стоило рисковать такой жизнью ради сомнительных расчетов вариантов будущего? Разве место ученому… — Травицкий увидел лицо Филиппа и замолчал.