Валерия улыбнулась, вспоминая этот эпизод своей жизни.
– Что потом было!.. Привезли меня домой в Москву, и тетка с нами поехала, говорит: заприте дверь и не открывайте, никого не впускайте, как бы ни умоляли. А через час в дверь буквально ломиться начали, хорошо, что дверь у нас металлическая, а то снесли бы, наверное.
– Кто?
– Муж в глазок смотрел, узнал одну мою сослуживицу, вместе в институте работали. Уж она билась в дверь, билась, кричала, умоляла: «Валера, открой! Валера, открой!» Я бы, наверное, сжалилась, да тетка Матрена не пустила. А наутро я видеть стала. С тех пор верю и в чертовщину, и в сглаз, и в наговоры, и в светлые силы, способные эту чертовщину изгнать.
Помолчали.
– И что с той женщиной стало, которая к тебе стучалась? – спросил Антон.
– Заболела она, потом уволилась. Больше я ее не видела. Получила то, что мне хотела сделать, не смогла пробить Матренину защиту. – Валерия оживилась. – Хочешь, фокус покажу? Только карты найти надо. У тебя нет?
Антон покачал головой.
– У меня тоже, хотя я и играю в азартные игры, в бридж, в преферанс. А жаль, а то бы я тебе показала свои способности: могу безошибочно угадать цвет карты и масть.
Антон улыбнулся.
– Это и я могу.
– Правда?! – округлила глаза Валерия. – А говоришь, что в роду нормальные люди были.
Они посмотрели друг другу в глаза и засмеялись. И в это время во дворе послышались голоса, шаги, скрип ворот, дверь распахнулась и в дом вошли Федор Ломов и Юрий Дмитриевич Гнедич.
– Не спится? – заглянул в столовую Федор. – Чай пьете? Это правильно, сейчас и я к вам присоединюсь.
Появился Гнедич.
– Что это вы полуночничаете, как заговорщики?
Антон и Валерия переглянулись.
– Где ты был?
– Водку пил, – с заминкой пошутил Юрий Дмитриевич. – Помнишь стишок? Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил. На самом деле я ходил на пристань.
– Мог бы предупредить. У нас тут чудеса творятся. – Валерия пересказала происшедшие за это время события. – С лодками ничего не случилось?
Гнедич хотел еще раз пошутить, но глянул на Антона и передумал.
– Нет вроде, все в порядке. Пойдемте посмотрим на ваши рваные обои.
Они поднялись на второй этаж, распахнули дверь в спальню, где располагались Илья, Серафим и Антон. Юрий Дмитриевич шагнул вперед, собираясь с выражением произнести заранее заготовленную шутку, увидел неровные борозды трещин на обоях и остановился как вкопанный.
– Что стали? – появился в коридоре Федор. – Али привидение увидели?
Стоявшие в дверях Антон и Валерия посторонились, пропуская хозяина, тот разглядел исполосованные неведомыми когтями обои на стене и сказал без особой тревоги:
– Ах, чтоб тебя! Опять жихарь накуролесил. Видать, кто-то из вас ему не понравился.
– Какой жихарь? – тупо спросил Гнедич.
– Он, наверное, имеет в виду родственника домового, – тихо обронила Валерия. – Жихарь – злой домашний дух, бьет посуду, крадет детей… вот и обои изорвал.
– У нас это называется полтергейст, – опомнился Юрий Дмитриевич.
– А как хотите, так и называйте, – махнул рукой Федор. – Ничего страшного, обои придется переклеить, конечно, а с жихарем я потом побеседую. Он меня боится. Хотя странно, с чего это он буянить вздумал. У нас с ним договор.
«Какой договор?» – хотел спросить Антон, но хозяин уже ушел в свою спальню, где разместились жена и дети.
– Все, ложимся спать, – решил Гнедич, подталкивая жену к выходу. – Завтра будем искать объяснения этому случаю, на свежую голову. Вставать рано, поэтому надо хоть пару часов поспать.
Валерия оглянулась на пороге, и Антон прочитал в ее глазах такое красноречивое сожаление, что не удержался и послал ей воздушный поцелуй. Она улыбнулась и исчезла. Их безмолвный диалог был понятен обоим без слов, он как бы ставил многоточие в их отношениях. Антон не понял, стал ли он счастливее от этого открытия, зато уснул мгновенно и никакие колдовские чары не смогли бы его разбудить до без четверти три ночи, когда настал его черед идти на дежурство к лодкам.
ЧЕРНАЯ «ВОЛГА»
Они встретились в двух километрах от дома Федора Ломова, за пристанью, под мостом через Ловать: Юрий Дмитриевич Гнедич и трое оперов – сотрудников УИБ, плюс водитель черной «Волги» с подмосковными номерами. Одним из оперов был лейтенант Валя Сидоров, которого Гнедич решил проверить в деле, двое других – из оперативного отдела агенты по особым поручениям: капитан Константин Заев и старший лейтенант Аркадий Мухин. Они всегда работали в паре и про них даже складывали анекдоты. Кто-нибудь из сослуживцев спрашивал у других, когда появлялись Заев и Мухин: «Кто этот рыжий?» Ему отвечали: «Это Костя». «А кто рядом с ним с умными глазами?» «А это его Костный мозг». Имелось в виду, что в этой паре идеи подавал Мухин, закончивший Томский политехнический институт, а претворял их в жизнь бывший десантник Заев, физически одаренный, хороший спортсмен и стрелок.
Искать Гнедичу их не пришлось, у него была рация, и, дождавшись момента, он оставил спящую жену, связался с группой поддержки и узнал, где она остановилась.
– Черт бы вас побрал! – вместо приветствия сказал Юрий Дмитриевич, залезая в машину. – Вас чуть было не раскрыли. Тымко, Пашин и этот его дружок Громов вычислили вас сразу же, как только выехали за город. Хорошо, что вы догадались уйти вперед.
– Это Валя молодец, – покровительственным тоном произнес Заев, похлопав Сидорова по плечу; в другой руке он держал банку с пивом. – Мы немного отвлеклись, и он посоветовал обогнать ваш кортеж. Как доехали, командир? Мы ждали вас здесь часа три, уж думали, что вы решили где-то заночевать по пути.
– Разве вас под Валдаем не тормознули гаишники?
Оперативники переглянулись.
– Нет, нормально проехали.
Гнедич хмыкнул.
– Странно… А в дороге ничего необычного не примечали?
Молчаливый обмен взглядами, смущение на лице Сидорова, выражение растерянности на лице Заева. Капитан поскреб затылок, покряхтел, потом все-таки выдавил из себя признание:
– Чертовщина какая-то происходит, товарищ подполковник. До Демянска доехали – все нормально, погода хорошая, видимость отличная, прямо сердце радуется. А как только стали подъезжать к Парфино, почуяли слежку.
Гнедич перевел взгляд на Сидорова, тот кивнул.
– Если бы у одного меня появилось это ощущение, – продолжал Заев, – я бы еще засомневался, а то у всех троих. Смотрит какая-то зараза в затылок, и все тут! Что уж мы не делали, чтобы определить, кто за нами следит: и гнали под сто семьдесят, и сворачивали в лес, и аппаратуру использовали, – никого и ничего! Но впечатление так и не пропало, и сейчас оно есть, только ослабло немного. Мухин то и дело проверяется, бродит вокруг как тень, но никого не видит и не слышит. А вы ничего такого не чувствуете?
Юрий Дмитриевич прислушался к своим ощущениям, покачал головой.
– Ничего.
– Тогда мы все шизанулись. Мало того, что в спине булыжник чужого взгляда торчит, так еще и оружие греется.
– Что?!
Заев криво улыбнулся, допил пиво, выбросил банку в боковое окно «Волги», поднял стекло.
– Подъезжаем к Парфино, дорога вдоль болота вьется, и чуем, что в карманах и под мышками тепло становится, будто там утюги греются. Не придали значения, едем дальше, а когда совсем горячо стало, сообразили: до ножей и пистолетов дотронуться нельзя, такие они горячие! Словно в костре лежали. Пришлось вытащить, вон они, под ногами на коврике валяются.
Гнедич нагнулся, нащупал кобуру с пистолетом, поднял с коврика.
– Шутите? Он же холодный.
– А вы подержите в руке с минуту.
Юрий Дмитриевич достал из кобуры штатный «макаров», взвесил в руке, некоторое время держал на ладони и сунул обратно в кобуру.
– Что вы мне мозги компостируете? Никакой он не горячий.
– Не может быть! – Заев взял пистолет, подержал на весу, выругался шепотом в ответ на взгляды товарищей. – Сволочизм какой-то! Действительно, холодный. Но ведь он был горячий! Честное слово!..