Владислава!
– Ты все-таки пришел!.. – выдохнула она.
И разом лопнули оковы страха и сомнения, сжимавшие сердце, пьянящая волна радости, изумления, невыразимого блаженства ударила в голову. Илья подхватил девушку на руки, закружил, прижал к груди горячее, упругое, пахнущее васильками и ромашками тело, внес в сени и жадно поцеловал ее горячие, неумело отвечающие губы – словно припал к живительному источнику и все никак не мог напиться. Потом ее руки обвили его шею, сжали так, что стало трудно дышать. Он засмеялся, поставил ее на пол, снова стал целовать и опомнился лишь тогда, когда открылась дверь из сеней в избу и из темноты раздался чей-то неприятный грозно-раздраженный голос:
– Сейчас же марш на полати, бесстыжая!
Голос был женский, но по-мужски суровый и хриплый.
– А ты убирайся отсюда, шуликун городской! Не то кликну братьёв, они живо с тебя шкуру спустят! Зачем в деревню заявился?
Илья хотел ответить, посмотрел на Владиславу, ясно видя ее лицо в темноте, встретил взгляд девушки, взял ее за руку.
– Пойдешь со мной?
– Пойду!
– В доме есть, что тебе дорого, чтобы взять с собой в дорогу?
– Нету, – помотала она головой.
– Тогда бежим?
– Бежим!
И они, не обращая внимания на ругань, крики, раздавшийся в избе шум и грохот, бросились из сеней вон, выбежали на улицу и понеслись во всю прыть к околице деревни, за которой их ждала свобода и независимость. И неизвестность.
Они не успели добежать до опушки леса всего двух десятков шагов. Навстречу беглецам неторопливо вышли четверо мужчин в черных рубахах навыпуск, подпоясанные красными витыми веревками с кистями на концах, в черных штанах, заправленных в высокие сапоги. Двое из них, помогутнее и постарше, заросшие бородами до глаз, носили на головах странные шапки телесного цвета, по форме напоминавшие мужское естество. Двое других, с бородами поаккуратнее, имели волосы до плеч. Все четверо загородили беглецам дорогу и остановились, расставив широко ноги и заложив большие пальцы рук за веревочные пояса.
– Хха! – побледнев, прошептала Владислава. – От них нам не уйти!
– Ну, это мы еще посмотрим, – пробормотал Илья, разглядывая шапки на головах мужиков. Культ фаллоса, мелькнула мысль. Это стражи храма Морока или жрецы. Интересно, как далеко они могут зайти в попытке задержать будущую послушницу?
– Пропустите, – сказал он, чувствуя волну тепла и дрожи в мышцах тела: заработала параэнергетика организма, переводящая его в состояние физической неуязвимости. Илья редко пользовался переходом в это состояние по причине его энергоемкости и напряжения: оно съедало энергозапасы сердца и мозга так быстро, что человек мог состариться буквально за минуты, мог стать инвалидом на всю жизнь или вообще умереть от разрыва сосудов мозга. Но, похоже, приближался именно тот случай, когда надо было защищать не только свою жизнь, но и жизнь любимой девушки любой ценой.
– Не торопись, малый, – раздался густой насморочный голос, и за спинами «черносотенцев» возник еще один мужчина, высокий, широкоплечий, ощутимо опасный, одетый в серо-зеленый кафтан с черным поясом. Он вышел вперед, так же широко расставил ноги и заложил руки за спину.
– Вообще-то ты нам не нужен, малый, а вот девка – другое дело. Девку ты оставь. Конечно, следовало бы тебя проучить за воровство, пришел, никого не спросясь, увел несмышленую… Да уж иди, добрый я сегодня.
– А если я не соглашусь? – поинтересовался Илья.
– Да кто ж тебя спросит? – ухмыльнулся в бороду мужик, взмахивая вдруг невесть как оказавшейся в руке плеткой.
Затем улыбка сползла с его губ, он посмотрел куда-то за спины беглецов и нахмурился.
Илья оглянулся.
Через поле к ним легко скользила хрупкая маленькая фигурка, кажущаяся ослепительно белой в сгущающихся сумерках. Это была наставница Владиславы баба Марья.
– Не вставай на пути молодых, Потап, – сказала она кротким певучим голосом, в котором неожиданно прорезалась внутренняя сила. – Они любят друг друга. Пропусти их.
– Шла бы ты, старая, домой, – тяжело проговорил мужик с плеткой. – Вечно ты вмешиваешься не в свои дела.
– Ошибаешься, сотник, – тем же кротким, звенящим, чистым голоском сказала баба Марья. – Это моя земля, я живу на ней поболе твоего, и все, что здесь деется, касается и меня. Еще раз прошу, пропусти молодых, это тебе зачтется в будущем.
Чернобородый Потап, имеющий необычное для современности звание сотник, показал крупные белые зубы.
– Мое будущее тебе не подвластно, ведьма. Уходи отсюда, пока я не рассердился, потом поговорим на разные философские темы.
Баба Марья приблизилась, остановилась между угрюмой командой сотника и молодой парой, глаза ее засияли так, что в них невозможно было смотреть. Сотник заслонился ладонью, выругался, поднял плеть, собираясь пустить ее в ход, и в ту же секунду какая-то стремительная тень пронеслась через лес, превратилась в сокола, который спикировал на сотника и выхватил у него из руки плеть, взмыл в воздух. Но улетел недалеко.
Плеть вдруг превратилась в змею, обвилась вокруг лап сокола, сдавила шею, ударила хвостом по крыльям. Полет огромной птицы прервался, хлопая крыльями, она стала падать, отбиваясь клювом от выпадов змеи, и, не долетев до леса, рухнула в траву, где еще некоторое время продолжала борьбу. Затем все стихло.
– Плохие у тебя помощники, – осклабился Потап. – Мои-то посильнее будут. – Он повернул голову к своим подчиненным, неподвижным, как истуканы. – Взять их!
И тотчас же из леса вынеслась еще одна бесшумная тень, превратилась в волка с горящими глазами, подбежала к бабе Марье и оскалила пасть в сторону приближавшихся мужчин.
– Бегите, мои милые, – оглянулась ведунья на Илью и Владиславу. – Я их задержу. Только не останавливайтесь, и лес вас пропустит.
– Беги! – подтолкнул Илья девушку к лесу. – Я помогу бабушке. Жди за деревьями, не высовывайся.
Он прыгнул навстречу снисходительно улыбнувшемуся Потапу, в руке которого опять появилась плетка, прикинул схему боя: ему приходилось сражаться и с большим количеством людей, – но баба Марья остановила его.
– Этого оставь мне, сынок, отбейся от его халдеев, слава Богу, они живые.
Илья не понял последних слов старухи, однако послушно перенес вектор атаки на четверку «халдеев» сотника, надвигавшихся с неумолимой целенаправленностью роботов.
Первым на пути попался мужик в шапочке, напоминавшей мужской член. Вероятно, он был очень силен и крепок, однако понятия не имел о каких-либо воинских искусствах. Его Илья свалил прямым ударом кулака в голову, когда тот расставил длинные руки, чтобы схватить противника.
Это послужило хорошим уроком для остальных, и они резко изменили тактику, показав свои возможности, о которых теперь уже Илья не знал ничего.
Во-первых, несмотря на габариты и массу, они стали перемещаться с такой скоростью, что порой выпадали из поля зрения Ильи, хотя в нынешнем своем состоянии он имел реакцию, на порядок превышающую реакцию нормального человека. Во-вторых, их пальцы словно были выкованы из железа и легко рвали одежду, располосовав куртку Пашина на лоскутья в первые же секунды схватки. И в-третьих, они очень быстро приходили в себя от ударов, каждого из которых вполне хватило бы любому боксеру, чтобы отправиться в нокаут по крайней мере на полчаса.
Если бы не своевременный переход Ильи в состояние «железной рубашки», то есть физической неуязвимости, положение его стало бы совсем незавидным. Но время шло, энергия расходовалась им щедро, и наступал момент, когда надо было либо бежать с поля боя, либо бить противника, которого Владислава назвала странным словечком – хха, наповал.
Тогда Илья сделал вид, что отступает, оглядел опушку леса, удивившись, что сотник и баба Марья все еще стоят неподвижно друг против друга, хотел было сделать маневр для отвлечения внимания мрачной четверки, и вдруг услышал в лесу захлебнувшийся крик Владиславы:
– Они сза!..
И сразу мир вокруг сделался иным, полупрозрачным, текучим, медленным, почти нематериальным. Илья понял, что может потерять любимую, и нырнул в транс смертельного боя, как в воду.