Картина вырисовывалась нерадостная.
После тихой драки Матвея с местной властью дела у Нестеровых вроде бы пошли на лад. В течение полугода никто ничего у них не крал, никто не ставил палки в колеса, не зажимал кредиты, не задерживал выплаты денег за сданные сельхозсырье и продукты. Но потом, видно, не дождавшись обещанной Матвеем проверки деятельности колхозных «госарбайтеров», успешно превратив колхоз в акционерное общество открытого типа, Дурбань решил додавить несговорчивых и нашел хитрый ход: сделать это руками сельчан, недовольных заработками фермеров.
В селе Старом этих людей знали по кличкам – Шпана, Мокрый, Бегемот, Дубина, Мост, Капитан… Вечные нахлебники и алкаши, готовые за пол-литра на что угодно. Единственное, что они умели, – это крутить баранку грузовика или трактора. Зато амбиций больше, чем у любого уважающего себя мастера. Вот с такими-то людьми и пришлось работать сестре Лиде, когда потребовалось привлекать сезонных рабочих. Двух она наняла водителями своего грузовичка «Бурлак», который Нестеровы купили еще весной, а двое других колупались на скотном дворе, ежедневно требуя выпивку.
Чем их купил Дурбань, догадаться было несложно. Однако начали мужички пропадать с грузовиком и трактором по несколько дней, подрабатывая на стороне. Лида стала требовать с них плату за эксплуатацию машины, и получился первый конфликт. В колхозе ведь как: стоит трактор – садись и зарабатывай деньги, никто не спросит, по какому праву ты это делаешь – «все кругом колхозное, все кругом мое». Какая там еще плата? Так Лиде и сказал директор АО, прекрасно понимая, что пришли новые времена и за все надо платить.
Привыкли в Старом и к другому «коммунистическому» принципу: если ты что-то заработал – поделись с соседями или ставь по крайней мере бутылку. Правда, с начала девяностых годов этот принцип работать перестал, но директор – президент АО – решил его возродить. И зачастили к Нестеровым «новые люмпены», любители дармовщинки, требуя за каждый, хоть и небольшой, успех фермерской семьи бутылку за бутылкой. Лида не давала, они злились, портили технику, отравили собаку…
С виду отношения с соседями вроде были самые нормальные, а с некоторыми даже дружеские, казалось бы – зачем вредить? Но нет, эти отношения развивались и углублялись, направляемые подручными Дурбаня – «Шавло и компанией». Однажды Лида вернулась домой с синяком во всю щеку. Леонид к ней: «Что случилось?» Она: «В машине ударилась». Потом пришел шофер – Бегемот: «Ты, мол, прости, забери заявление…» Оказалось, он избил ее, выкинул из машины, забрал ключи и на два дня скрылся. Тогда Лидия заявление, написанное в милицию, забрала у Шавло. Но потом были и другие похожие случаи. Опять избили. Отравили свинью. Неоднократно угоняли машину и трактор. Угрожали расправой, бросались на нее с ножами, топором и даже бензопилой…
Роковой выстрел раздался, когда терпение Лиды лопнуло. И хотя пострадавший – некий Капитан, подонок из подонков, – давно выздоровел, Лиду осудили на пять лет «за превышение мер необходимой обороны». Свидетелями были все те же «Шавло и Кё», бывшие работники Нестеровых Мокрый, Губошлеп, Бегемот и… ее муж Леонид!
Матвей, выслушав рассказ, стиснул зубы. Нестеров ничего в принципе не сделал, чтобы защитить жену, помочь ей, облегчить ее участь, хотя мог бы взять всю вину на себя, как мужчина и защитник. Но он даже ни разу после суда не навестил жену в районной вологодской тюрьме!
Видимо, Леонид что-то почувствовал в молчании гостя, потому что внезапно замолчал и отодвинулся от него.
– Ясно, – сказал Матвей, вставая, и глаза его вспыхнули такой ледяной голубизной, что муж сестры едва не свалился со стула, инстинктивно закрывая лицо рукой.
– Что ты… вы… хочешь делать? – проговорил Нестеров.
– Поживу пока тут, – медленно сказал Матвей, отворачиваясь и тут же забывая о существовании шурина. – Пару дней. Уточню кое-что. Потом посмотрим.
– Конечно, оставайся, живи, я со своей стороны… как-нибудь… – залепетал Леонид. – Вот, стели себе в горнице, белье бери… стираное. Обедать с нами будешь… или как?
– Или как, – ответил Матвей.
Следующий день он потратил на выяснение всех обстоятельств дела, разговаривал с соседями и односельчанами Нестеровых, чтобы детально разобраться в случившемся. Потом съездил в Вологду на свидание с сестрой, несказанно обрадовав ее своим появлением.
– Это мне кара заслуженная, – с тоской говорила Лида, отплакав положенное, когда они проговорили с полчаса. – Кара за старые грехи.
– Какие еще грехи? – удивился Матвей, с не меньшей тоской в душе разглядывая заплаканное, похудевшее, с тенями под глазами лицо сестры. – Ты в жизни никого не обидела и любила только одного.
– Вот именно. – Глаза Лидии вспыхнули, повлажнели. – Прав ты, Матвейша, всю жизнь я любила одного… а жила с другим. Вот за то и кара – за отказ от любви. Все боялась быть слишком зависимой от Алексея… хотя могла пойти за ним в огонь и воду. А с Леонидом жизнь – ты сам видишь какая. Не помощник он мне, не мужик и не любовник…
– Ну так бросай его к чертовой матери! Разводись, уезжай домой, мама всегда тебя примет, хоть с детьми, хоть одну.
– Знаю, да как же я уеду-то? Нет, братец, отсижу свое и вернусь, не дам этим гнидам, Дурбаню и Шавло, торжествовать!
– Что ж, характерец у тебя мужской, Лидуха. Тебе бы и мужика под стать себе… Крепись, я предпринял кое-какие шаги, может, пересмотрят дело и скостят пару лет. Ведь заяву, что подписал подстреленный Капитан, писал Шавло? И в нем все описано с точностью до наоборот?
– Что с того? Все свидетели хором заявили, что я была, во-первых, навеселе, во-вторых, сама полезла к этим выпивохам, а, в-третьих, давно уже грозила их «пришить». Больше всех Бегемот старался, боялся, что я его за старые обиды выдам.
– А разве Леонида не было рядом, когда это случилось?
– Был, да что толку! Он даже контрзаявление не написал, на суде отдувался да сопел только.
– Ладно, не реви, сказал же – уходи от него. Я всегда поражался, что ты в нем нашла?! Теперь понял: ты и не искала, убежала от проблем, считая, что можешь убежать и от самой себя. Ну все, помчался я по делам, до отъезда навещу еще, жди.
После свидания Матвей зашел в местную коллегию адвокатов и нанял адвоката, который согласился начать пересмотр дела Нестеровой, как только появятся новые факты или если обвинители откажутся от своих прежних показаний.
Из Вологды Матвей снова поехал в Старое и вечером в среду наведался домой к поселковому инспектору.
Константин Кириллович Шавло за год еще больше раздался вширь, а на рябом лице его, ставшем в полтора раза мясистее и шире, можно было сеять уже не только репу, но и другие овощи. Соболева он признал, лишь очнувшись от первого его удара, от которого сорвал тушей ворота гаража, неожиданно отлетев к ним. Ибо на приветствие Матвея и его вопрос: «Привет, Кириллыч, помнишь меня? – Шавло промычал нечленораздельно:
– Хто это такой еще приперся?
Двое знакомых Матвею «клевретов» инспектора, похоже, так и не снимавших никогда свои спортивные костюмы, попытались было заступиться за патрона, однако ушли в отключку надолго, довершив разгром гаража с красавицей шестнадцатой моделью цвета «серый перламутр».
– Вспомнил наконец? – равнодушно спросил Матвей, присаживаясь на капот шестнадцатой модели. Шавло, выпучив глаза, завозился на воротах, оглядываясь по сторонам, потом до него дошло.
– Ах ты, падло! – Он схватил с верстака монтировку, но не успел ничего сделать, потому что снова грохнулся спиной о стену, сломав верстак. Матвей же продолжал сидеть все в том же положении, покачивая ногой, не вынимая рук из карманов куртки.
– Ну теперь-то вспомнил?
На сей раз инспектор приходил в себя дольше, зато попыток убить обидчика уже не предпринимал.
– Заступник… Нестеровых…
– Молодец, вспомнил. А теперь припомни, что я тебе говорил, когда уезжал. Блюди порядок! Наверное, я плохо объяснил, что будет в противном случае? Так вот, даю тебе последний шанс: завтра утром ты, Бегемот, все остальные свидетели и потерпевший поедете в Вологду, найдете адвоката Никитина и сделаете новые заявления относительно дела Лидии Нестеровой. Она защищалась, и ты знаешь это, ублюдок! Все понял?