– Но мы работаем не только с… э-э… уголовниками. В производстве двадцать дел по заказным убийствам, девяносто – по коррупции, двенадцать – по «СС»…
– «СС» подождет, она по крайней мере не замахивается на физическую ликвидацию руководителей государственного масштаба. Немедленно создайте команду для ликвидации «ККК» по типу тех, что создаются в ФСБ и ГУБО. Буду крайне удивлен, если через неделю вы не доложите о результатах! И запретите наконец всем газетам публиковать заявления «Чистилища»!
– Каким образом?
– Не мне вас учить. Соберите главных редакторов… пригрозите… проштрафившихся увольте! У меня все.
Трубка замолчала.
Пашин посмотрел на нее, как кролик на удава, потом в сердцах хватил по аппарату. Передразнил. «Создайте команду, создайте команду»… Создали уже! А что толку? Попробуй ликвидировать тайфун…
Сняв трубку другого телефона спецсвязи, тоже прямого, министр дождался ответа и сказал:
– Привет, Сергей Вениаминович. Тебе Коржаков не звонил? Звонил?! Ну, слава Богу, а то уж я подумал, что только мной особенно недовольны. Ну, что будем делать с «Чистилищем»?
– Об этом подумаем, когда «ККК» будет у нас в руках. – ответил директор ФСБ. – А пока и думать не о чем, надо искать.
– Но мне он дал неделю срока!
– Думаешь, мне больше?
– Но это же беспредел, Вениаминович!
Коваль засмеялся.
– Если уж министр жалуется на беспредел… Кстати, вчера вечером молодцы Коржакова снова отличились, слышал? Напали на ночной клуб «Какаду», уложили известных артистов на пол, обыскали… кое-кому залепили по морде…
– Ко мне уже поступило заявление, подписанное Никулиным, Моргуновым, Соломиным, Пугачевой и другими, но что я могу сделать? Это же Коржаков!
– Это не Коржаков, вернее, не один Коржаков. Он чувствует поддержку патрона, так что если кому и жаловаться, то только президенту… или Богу! Однако посоветуемся, как нам совместными усилиями нейтрализовать тихо и быстро «Чистилище».
– Тихо не получится. Завтра вечером тебя устроит?
– Давай завтра вечером, я созвонюсь с Федором Ивановичем. До связи.
Пашин бросил трубку на рычаг, налил до половины в бокал коньяку и залпом осушил.
В желтом халате и шлепанцах Юрген походил на образцового отца семейства, хотя в данный момент он находился с последней женой в разводе. Зато его нынешняя пассия в прозрачном пеньюаре выскользнула из гостиной в спальню, подмигнув гостю, который появлялся здесь уже не первый раз. А гостем полковника был на этот раз Пауль Артурович Кийк, на шее которого все еще лиловел продолговатый рубец, а под глазом красовался синяк с зеленым отливом.
– Как он тебя отделал! – хмыкнул Юрген. – Однако слабоват ты, Паша, оказался. Это тебе не Голышев, а?
Кийк скривил побелевшие губы, еле сдержал ярость.
– Я его еще сделаю… один на один…
– Разве что из гранатомета, Артурович. Уж если его «глушак» не взял… А точно не взял? Может, ты забыл снять его с предохранителя или не включился генератор?
Они расселись в удобных креслах. Свет торшера не до конца рассеивал мрак, создавая интимную уютную обстановку.
– Татьяна, сделай кофе, – слегка повысив голос, попросил Юрген.
Соблазнительная подруга полковника продефилировала мимо в своем сногсшибательном пеньюаре и вскоре принесла маленькие керамические чашки.
– «Глушак» сработал, – пробормотал Кийк, расслабляясь. – Когда из него стреляешь, это чувствуется. Единственное объяснение: у Соболева был фильтр защиты.
– Фильтры не вышли из стадии разработок, существуют лишь несколько экспериментальных образцов.
– Значит, Соболев раздобыл себе где-то один из них.
– Не я ли предупреждал тебя, Паша? Надо было взять моих «зомби», на них не действуют ни «глушаки», ни «болевики», да и пулей их не завалишь с одного раза. К тому же, замечу, захват ганфайтера в квартире – далеко не лучший вариант. Он специально тренирован для боя в ограниченном оперативном пространстве. Его надо было выгнать на простор, в поле, в лес, на улицу, и навалиться всем скопом. Впрочем, с этой минуты Соболев – моя проблема. Попробую взять его с другой стороны, связать с убийством Голышева.
– Каким образом?
– Подкину «улики», найму свидетелей, найду компромат… Надо только подумать, каким образом. Единственный твой прокол в деле Голышева – применение «дырокола». Прокол – «дырокол», хорошо рифмуется, да? Поэт Юрген…
– Сам же посоветовал испытать на нем НК.
– Ладно, замнем. Вряд ли милицейские дуроломы определят, из какого оружия убит генерал. Готовь на вторник команду, надо убрать еще одного сильно строптивого генерала.
– Кого же?
– Никушина.
Кийк залпом допил кофе, но под ироничным взглядом Юргена взял себя в руки.
– По «смершевцам» я еще не работал. Чем не угодил нашему полководцу начальник военной контрразведки?
– Слишком рьяно взялся копать дела Голышева, военного журналиста и левой торговли. Ликвидировать его будет непросто, зато есть возможность замести следы.
– «Чистилище»?
– Умен. Сделаем вид, что убрали генерала ВКР «чистильщики», подбросим их сертификат с кинжальчиком, сообразим на генерала компромат. Теперь о главном. Ты слышал, что все силовые дяди создают команды, подобные нашей? Страхуются. «Федепасы» уже сформировали «Грозу», «губошлепы» – «Харон», милиция – «Принцип». Даже Коржаков, кажется, засуетился и организует свою зондеркоманду под названием «Туз».
– Смешно.
– Это не смешно, Паша. В «ККК» работают не дилетанты, а спецы самого высокого класса, с ними и воевать надо всерьез. Требуются координация, информационный поиск и общее руководство розыском. Тебе придется связаться с командирами спецкоманд.
– Я предпочитаю работать один.
– Это не тот случай. Хотя по большому счету ты и будешь работать самостоятельно, как перехватчик. Но нужны наводчики, без них не обойтись. Ищи себе телохранителей покруче: те, что были с тобой у Соболева, не годятся. Помнишь, с нами вместе занимался Людвиг Белоярцев?
– Люда? Так он же «голубой»!
– Лучше быть «голубым», чем идиотом, а он – пидор с головой. Не знаешь, где он сейчас?
– Свяжусь со своими в Таллине, они выяснят. Но у меня с ним, э-э… отношения были несколько натянутыми.
– Переживете оба, главное, что он «супер». Кофе еще хочешь? Или чего покрепче для сугреву?
– Бабу бы, – грубовато пошутил Кийк.
ЗАЩИТА «РЮРИКА»
Кристина вышла в халатике, смущенно улыбаясь, и Матвей замер, окидывая ее взглядом. По сути, она являлась его женой и постоянно пробуждала в нем море чувств, желаний, воображения и мечтаний. Она и в парализованном состоянии, к его собственному изумлению, влекла его к себе с непреодолимой силой, отчего Матвей порой подумывал – уж не колдовство ли это? Но бороться со своими желаниями не хотел, потому что Кристина в моменты их близости вызывала максимум ощущений, оставаясь всегда новой и неразгаданной. Ее любовь так и не стала для него привычной, спокойной, объяснимой.
– Как самочувствие? – проговорил наконец Матвей и, едва Бася Яновна просеменила на кухню, подскочил к Кристине, обнял, стал целовать в шею, грудь, губы, а потом, быстро отпрянув, уселся на диван как ни в чем не бывало.
– Порядок, – ответила Кристина, и глаза ее сказали то, что не выговорили губы. – Я поняла, что Лихтенберг [29]прав: ощущение здоровья приобретаешь только пройдя через болезни. Ты останешься сегодня?
– Сегодня – нет, надо разделаться с кое-какими делами.
– Стас будет ждать. Знаешь, что он заявил мне вчера? Я разговаривала с мамой, а он уроки делал. Говорю маме: «Надо, наверное, устраиваться на работу, пока я в академ-отпуске», а он услышал и так серьезно сказал: «С мужской точки зрения, красивая женщина работать не должна».
Матвей фыркнул.
– Он прав. Я вообще хочу вас на месяц увезти отсюда.
– Куда? И зачем? – Глаза Кристины потемнели, она догадалась, в чем дело.
– К своему отцу, в Воронеж. Он учитель, историю в школе преподает, живет один… Или к деду в Тамбов, тоже мужик один, старенький уже, помочь надо.