Красоту Антош тоже унаследовал от матери. В молодости Ировцова слыла самой красивой девушкой в округе. Кожа у нее была белая как снег, а глаза и волосы черные. Дочери бедного батрака не приходилось жаловаться на недостаток состоятельных женихов, у которых и дом собственный и землица. Но с богатыми ухажерами она и разговаривать не хотела и выбрала в мужья самого бедного. Чтобы, дескать, ни в чем не мог ее упрекнуть. И на все уговоры отвечала: «Хочешь счастья, выбирай ровню». Ировцова овдовела на двадцатом году — и снова появились женихи. Ведь она все еще была свежа, как цветок лесной земляники. Поклонников теперь стало даже больше прежнего, хотя на руках у нее был ребенок. И не диво: как ни мало прожила она с мужем, а все же успела доказать, что превосходит других не одной красотой, но и добродетелью и трудолюбием. Только Ировцова слышать не хотела о новом браке и краснела до корней волос, когда кто-нибудь об этом заговаривал. «Пусть себе всякий думает что хочет, — твердила она, — но, по мне, это срам, когда женщина сперва живет с одним мужем, а потом с другим. Не знаю, право, как бы я предстала перед богом, ведя за руки сразу двух мужчин!»
Люди посмеивались над таким неслыханным «мудрствованием». Поговаривали даже, что она нарочно не хочет связывать себе руки, потому как вдовушке живется куда вольготней. Но вскоре Ировцова заставила замолчать злые языки.
Однажды в храмовый праздник увидал Ировцову в костеле пан управляющий и всю обедню не сводил с нее глаз. Прослышав, что молодая вдова терпит нужду, он спустя несколько дней велел передать ей, что, мол, ему нужна экономка и, пожалуй, он взял бы ее. Вместо благодарности Ировцова схватила скалку, выставила посланца за дверь и гналась за ним вниз по склону до самой деревни.
Впрочем, кое-кто предполагал, что не всякий отказ давался Ировцовой так уж легко. С солдатчины воротился домой Франта Шима, самый преданный друг ее детства. Когда она ходила в школу и проказливые ребятишки приставали к ней, он неизменно был ее верным защитником. Уходя в солдаты, ни с кем не расставался он так трудно, как с нею. Да и у нее много недель на глазах не просыхали слезы. Франта вернулся скорее, чем предполагал: случайно сломал руку, не мог больше держать оружие — и его отпустили домой. Парень он был предприимчивый и за те годы, что провел на чужбине, скопил кое-какой капиталец. Родители оставили ему порядочный надел земли, он хотел построить на нем крепкую избу и заняться столярным ремеслом, потому как выучился на столяра. Франта обстоятельно поведал Ировцовой о своих делах и намерениях и сказал, что только о ней и думал, пока служил, а когда услыхал, что она замужем, проплакал несколько ночей кряду. Но едва он заикнулся о женитьбе, Ировцова отвергла его, как и всех остальных. И хоть на этот раз она уже не говорила, что для женщины «срам сперва жить с одним мужем, а потом с другим», но ответ ее был для Шимы нисколько не утешительней: «Покойник не заслужил, чтобы его дитя называло отцом чужого человека. Моему мальчику не придется ради материнского счастья изменять памяти умершего отца. Бог даст, прокормлю и воспитаю его без посторонней помощи».
Тут уж у всякого бы терпение лопнуло. Франта ушел из деревни: не мог он спокойно жить рядом с Ировцовой. Соседи возмущались, что она из одной лишь несусветной гордости обидела такого хорошего человека. А как иначе назовешь ее поступок? Но Ировцова жила себе по-прежнему, не обращая внимания на хулу и насмешки. Правда, все заметили, что после ухода Франты она побледнела и осунулась еще больше, чем после похорон мужа. И все же не позвала Франту назад.
Сына своего Ировцова очень любила, но недолго водила за ручку. Другие поденщицы подчас таскали за собой мальчиков десяти и даже двенадцати лет. Антоша мать отдала в услужение, едва он научился вырезать ножом кнутовище. Сам деревенский староста, желая показать, как он уважает благоразумие бедной вдовы, взял мальчика в подпаски, но, снисходя к его возрасту, позволял Ировцовой каждое воскресенье брать сына домой.
Староста не жалел, что позаботился о мальчике. Ни в какой работе Антоша не нужно было подгонять. Любое приказание он выполнял, не отступая ни на волос. Ложь была ему совершенно чужда. Никто от него не слыхал грубого слова. За всякую малость он благодарил горячо и почтительно. И право же, нечему удивляться, что расторопный мальчонка пришелся по сердцу и старосте и его жене. Вскоре супруги полюбили его как сына; самим же им судьба послала одну только дочь. Родилась она как раз в ту пору, когда Антош появился в усадьбе. После их свадьбы прошло всего лишь года два, и супруги не слишком огорчались, что первенцем оказалась девочка. Думали, будут у них еще и сыновья. Но годы шли, а колыбель возле кровати под голубым балдахином все пустовала, и оба они стали поглядывать на Антоша с затаенной болью. В глубине души им хотелось, чтобы он был их сыном. Еще сильнее, чем сам староста, желала этого его жена. Примечая, как Антош на ее глазах растет и превращается в красивого юношу, она едва сдерживала слезы.