Случалось, он на свой страх и риск вводил какое-нибудь новшество, и обычно — с успехом. Все на самом деле выходило быстрее и лучше, чем по старинке. Любая подобная выдумка всегда доставляла ему куда большую радость, чем новая одежка. Хозяин не жалел денег на все эти усовершенствования и похваливал Антоша за старание. Но работникам его страсть все без конца менять да улучшать не больно-то пришлась по вкусу.
— Брось ты выдумывать, умник, — слышал он недовольные голоса. — Ну для чего ты, да мамаша твоя из кожи вон лезете, лишь бы не походить на других. Делай, как отродясь люди делали. Кому они нужны, твои новшества!
Мальчик безропотно сносил укоры, но поступал по-своему.
Когда Антош вырос и окреп, он стал в усадьбе работать по найму и в глазах деревни был теперь личностью уважаемой. Работники старосты пользовались почти таким же почетом, как сынки зажиточных крестьян, и вслед за ними во всем были на первом месте. В тот день староста подарил Антошу серебряный талер, а старостиха — кнут с белой костяной ручкой искуснейшей работы. Антош дорожил своим кнутом, словно он был из чистого золота, и брал его редко, разве что вез куда-нибудь хозяев.
Настал день, когда Антош впервые запряг лошадей и один выехал в поле. Он был сам не свой от радости. Мать нарочно спустилась в долину, чтобы взглянуть, каков ее сынок на новой работе, как к ней приноравливается.
Антош выехал из усадьбы, и тут им овладел буйный, неудержимый восторг. Скотницы убрали его коня цветами, да и у него за лентой шляпы и в петлице куртки красовались букеты. Он выглядел прямо как жених, который едет за невестой. Изо всех домов выбегали дети, чтобы поглазеть на Антоша. Мужчины махали ему шапками, женщины — белыми платками. Сегодня в их глазах он уже значил больше, чем вчера. И самому ему почудилось, будто он стал лучше, поднялся выше, раз ему не нужно больше гонять скотину и можно молодцевато вышагивать, ведя за уздечку статного коня. Когда Антош добрался до поля, ему даже работать не захотелось. Кровь так и бурлила в нем. Он оглаживал шею коня, поправлял на нем венки, на себе — букеты, оглядывался по сторонам, словно пришел сюда только ради забавы. Ему казалось, что сегодня у них с конем большой праздник, — так зачем же надрываться на работе! В конце концов он выпряг коня, вскочил на него верхом и стал носиться по полю, пока не перехватило дыхание.
Антош скакал во всю прыть, и в его молодой голове роились странные мысли. Отроду у него таких не бывало. Он решил, что достаточно уже слушался других: раз теперь он зарабатывает — значит, сам себе голова… Вот когда начнется у него развеселая жизнь! Будет он ходить с другими парнями в трактир, где играет музыка, будет петь, пить, драться, как все прочие. Еще захотелось ему купить себе трубку и целый день ее курить. И ружье раздобыть, чтобы ночью тайком отправиться в лес и подстрелить какую-нибудь дичь. Свобода бросилась ему в голову, как молодое вино; он уже не владел собой, был как пьяный. На этот раз ему вовсе не хотелось чем-то отличаться от других, наоборот, он хотел делать все так же, точно так же, как остальные.
Разгоряченный, с пылающим взором он соскочил с коня и подошел к матери, готовый резко ответить, если она начнет попрекать: что, мол, тут за развлечения вместо работы.
Но Ировцова не стала его корить.
— Что бы сказал покойный отец, — обратилась она и сыну, — доведись ему хоть одним глазком глянуть, как весело ты скачешь по чисту полю. Ведь он, бедняга, никогда не знал этой радости, весь-то век свой за гроши обливался потом в душной каменоломне, где над головой его постоянно висела смерть. И ни единого часа не чувствовал он себя так вольготно, как ты все годы, что провел у своих благодетелей…
Напомнив о нелегкой доле отца, мать словно бы обдала Антоша студеной водой.
— Был он человек порядочный, честный, твой бедный отец, — добавила Ировцова на прощанье, — никогда я не видывала его без дела, никогда не терял он времени на пустые развлечения. Из последних сил бился, чтобы когда-нибудь тебе жилось лучше, чем ему. Да не дождался. Печальная доля выпала ему на этом свете — тяжкая жизнь и тяжкая смерть. Поглядеть бы ему, как тебе повезло, какое тебе досталось место! Может, бог даст, хоть на том свете узнает, каким молодцом ты стал. Вот бы он порадовался!
От буйного восторга у Антоша и следа не осталось. Знала бы мать, о чем помышлял он всего лишь минуту назад! Да и отца он вряд ли порадовал бы, доведись тому глянуть на сына с лучезарных небес! А что скажет мать, если он и вправду станет жить, как ему только что взбрело в голову? Перед Антошем вдруг замерцала темная, молчаливая гладь пруда…