Выбрать главу
Один виток, Другой виток, И три витка, И четыре, И пять витков, И шесть витков, И семь витков, Восемь витков, Девять витков, Десять витков, Одиннадцать, И двенадцать, И тринадцать, Четырнадцать, И пятнадцать, И шестнадцать, И семнадцать, Восемнадцать, Девятнадцать…

— Двадцать! — воскликнул позади нее веселый мужской голос.

Доротка стремительно обернулась. Незнакомый парень с мешком за плечами, в запыленной одежде мукомола стоял перед ней и улыбался.

— Как видно, пряхи в горах до сих пор считают так, как считали наши прабабки, — продолжал парень, хоть и улыбаясь, но как-то несмело. Доротка глянула на него так строго, что озорства у него сразу поубавилось. А глазищи у нее были! Черные, как ночь; на кого глянет, тому сразу кажется, что она читает у него прямо в сердце.

Доротка ничего не ответила. Парня это задело, но еще больше досадовал он на себя, что смутился перед ней. Он приосанился и вновь улыбнулся девушке, пытливо смотревшей на незнакомца.

— В горы меня ни капельки не тянуло, и возвращаюсь я к этим грудам камня не по своей воле, — заговорил он снова, — но знай я, что здесь расцветают такие девушки, сам бы давно сюда пожаловал.

Доротка при этих словах вспыхнула, что маков цвет. Впервые мужчина в глаза похвалил ее — ведь осторожный отец не отпускал ее, как уже говорилось, ни на танцы, ни на посиделки. В костел — и то она без него не ходила. По этой причине не было у нее и подружки, все ее сторонились, видя, что с ней нельзя ни побаловать, ни погулять, ни даже поработать вместе и за работой поверить друг другу свои сердечные тайны. Доротка была одинокой в полном смысле этого слова.

Но уж путник-то наверняка не впервой отпускал девушкам комплименты. Сразу видно, что в этом он мастак и сильно преуспел. Парень был огонь! Стоило ему заметить, что девушка покраснела, всю робость его как рукой сняло. Вначале Доротка показалась ему не такой, как остальные, но только она зарделась от его похвалы, он тут же принялся с места в карьер расточать любезности.

— Хочешь верь, хочешь нет, — продолжал он, глядя на Доротку так, что можно было побиться об заклад — камней на крышу каменолома больше всех накидал бы он, если б знал, что тот не пускает дочь на танцы, — я обошел всю Чехию, но нигде не встречал такой красивой девушки. Ни одни глаза мне еще так не нравились, как твои черные очи.

Доротка быстро сунула веретено за пояс и кликнула козу.

— Что это ты вдруг заторопилась? — удивленно спросил парень, увидав, что она собирается уходить. — Ведь я тебя ничем не обидел!

— У кого на устах мед, у того за пазухой нож! — отрезала Доротка и исчезла.

Парень с изумлением смотрел ей вслед, он ожидал иного завершения разговора. Значит, не была она такой же, как другие, хотя и покраснела, услыхав, что нравится ему больше всех.

«Ага, — подумал он, все еще не веря, что девушка действительно убежала от него, — видно, с хитринкой девушка, цену себе набивает, поняла, что отказом привлечет мужчину больше. Удрала, а через минуту вернется, будто бы что-то забыла. А, да вот оно! Оставила свой платок — сейчас за ним явится. Не мешало бы и мне убежать от нее, как она от меня, да… уж больно славная девушка, такой можно кое-что и простить».

И парень сел и стал ждать, когда Доротка вернется за платком, который, как он полагал, она забыла здесь нарочно. Он ждал и ждал, солнце уже давно зашло, а он все сидел в напрасном ожидании.

— Не идет! А ведь похоже, и я ей понравился — уж меня не проведешь! — воскликнул он, поднявшись, и направился по тропе вниз к деревне. — И кто бы подумал, что среди этих скал уродится такой цветок!

А каменолом с дочки глаз не спускал, все следил, не чахнет ли она, и день за днем отсылал ее из каменоломни пораньше, чтобы она пробежалась с козой по Плани и хоть немного подышала свежим воздухом.

Но Доротка, с тех пор как повстречала на Плани парня, который так смело заговорил с ней, больше не гоняла туда козу. Всего бы лучше забыть его взгляд и его слова, но при всем желании ей это не удавалось. Как живой стоял он перед ней, глаза горели, губы улыбались, как тогда, когда он признался, что не видел девушки красивее ее. При воспоминании об этом она всякий раз заливалась румянцем от затаенной радости и порой жалела, что убежала. Ведь она могла хотя бы дослушать его до конца, а уж потом отделаться, ведь это ни к чему бы ее не обязывало. Когда же Доротке приходило в голову, что говорил он все это шутки ради, желая лишь посмотреть, не попадется ли она на удочку, то она сердилась, и если в ту минуту сидела за прялкой, нить тут же обрывалась. Доротка не знала, на чем остановиться, ей бы очень хотелось знать, что собой представляет этот парень, есть ли в нем хоть капля искренности. Ведь выглядел он вполне пристойно. Доротке казалось даже, когда она сравнивала его с грабовскими парнями, что ни у одного из них нет такой осанки и ни у одного так не подвешен язык. Ужасно было бы жаль, если бы он оказался отъявленным лгуном. Удивительное дело: с тех пор, как Доротка стала думать о парне, одиночество перестало ее тяготить.