Каждый день Доротка колебалась, не пойти ли ей на Плань, и каждый день выгоняла козу в Каменный лес. Но козе там не было приволья, деревья мешали ей скакать. И Доротке лес казался таким же угрюмым, как каменоломня, — сумрачно, холодно в зарослях, а ей нравилось смотреть на небо, греться на солнышке.
«Ну не глупая ли я, что торчу здесь, — решилась она наконец, — не каждый же день проходит через Плань бывалый мукомол, которому захочется посмеяться надо мной. Я столько лет пасу там, и никогда ничего не случалось. Что случилось раз, не обязательно повторится. Кто знает, куда уже занесло разлюбезного. Скорее всего он застрял на чешскодубской мельнице, поработает там с месяц — и дальше, о Плани никогда и не вспомнит. Наверняка он уже и думать-то о ней позабыл».
Рассуждая так, Доротка подвесила к кушачку свою сумку, положила в нее веретено с пряслицей и, собравшись с духом, погнала козу на Плань.
Но первое, что она увидела у отцветшего шиповника, был мельничий подручный. Значит, он не застрял на чешскодубской мельнице! Она узнала его с первого взгляда, хотя не было сейчас при нем котомки и был он в обычной крестьянской одежде, какую носят парни в горах. Только все на нем было новехонькое, а жилет, ей-же-ей, из чистого шелка.
Завидя его, Доротка хотела было повернуть обратно, но не могла сделать ни шагу — ни вперед, ни назад, от испуга у нее подкашивались ноги, сердце громко стучало. Она вдруг поняла, что очень бы огорчалась, если бы так и не смогла узнать, есть в этом льстеце что-нибудь хорошее или совсем ничего нет.
Заметив Доротку, парень вспыхнул, словно красная девица. Видя, что она не двигается с места, он встал и направился к ней, смущенный не меньше, чем Доротка.
— Вот платок! — отрывисто произнес он наконец, протягивая Доротке платок, который она забыла здесь прошлый раз.
Доротка взяла платок и тут же уронила его на землю. Тот, кто сейчас издали наблюдал бы за ними, поразился бы их странному поведению — оба двигались словно лунатики.
Он не заметил, что у нее выпал платок, на уме у парня было другое. Даже Доротка, несмотря на свое замешательство, поняла, что платок для него лишь повод начать разговор. Как ни мало искушена она была, все же угадала, что на Плань его привело не желание вернуть ей платок, а нечто другое.
Долго стояли они молча друг против друга. Она крутила в пальцах веретено, а он теребил шапку. Ведь он даже шапку перед Дороткой снял, словно перед важной персоной.
Ни один не знал, с чего начать.
Но я уже сказала, что это был огонь, а не парень, не в его характере было медлить и выжидать, куда ветер подует. Все, что было у него на сердце, то было и на языке, нацелившись, он не мог не выстрелить. Он перестал комкать шапку, расправил ее, хватил ею о камень и заговорил, превозмогая смущение:
— Скажу тебе честно: меня привел сюда совсем не твой платок, — начал он без обиняков, — я пришел попенять тебе за то, что ты несправедливо отнеслась ко мне. Прошлый раз — ты знаешь, когда — у меня не было на устах никакого меду, а одна святая правда, и я тебе сейчас это докажу. Со мной еще такого не случалось — встретить девушку, о которой я не мог бы позабыть, если захочу! И вот я уже две недели пытаюсь не думать о тебе, а у меня ничего не выходит, хоть мы и двумя словами с тобой не перемолвились. Мысли мои все время возле тебя. Так что же, лгал я, когда говорил, что такой девушки, как ты, я еще не встречал?
У Доротки голова шла кругом, иначе она удивилась бы тому, что парень все эти дни чувствовал то же, что и она.
— Знай только, что ты обошлась со мной, как ни одна до сих пор не посмела. Всюду, где я бывал, девушки были со мной обходительны. Я бы мог смотреть на них свысока, но я не таков. За каждую на гулянье выпью, все равно — бедная ли, богатая ли, а той, с которой танцую, всегда накуплю столько марципанов, сколько войдет в ее платок. Где бы я ни был, никогда при расставании не обходилось без слез. Другой я ни за что на свете не простил бы такое, а на тебя совсем не могу сердиться. Я даже подумал: и хорошо, что ты от меня убежала — ведь ты не могла знать, кто я, может, проходимец, который хотел обмануть тебя и над тобой посмеяться.