Доротка в изнеможении прислонилась к стволу ели. Каждое слово Вилика ложилось на нее непосильным бременем, которое она была не в силах стряхнуть с себя. Она тяжело дышала от усталости и волнения. Но щеки ее уже не пылали, а были бледны, как месяц, который смотрел им обоим в лицо, с любопытством прислушиваясь к их объяснению.
— Лампу я нарочно сорвал с потолка, я знал — ты прибежишь, как только услышишь, что со мною случилось. И вот — прибежала, — прибавил он победоносно.
— Я бы не прибежала, если б ты не бросался землей, — прошептала Доротка, собрав все силы и гордость, но тут же умолкла, не договорив. Слова, которыми она пыталась дать ему отпор, жгли ее губы, как до того — колдовская земля ее кожу. Она уже не могла сопротивляться, хотела его уязвить, но уязвила больше самое себя.
— Так ты все знаешь? Тем лучше, по крайней мере поймешь, что сегодня я мог опозорить тебя на веки вечные, пожелай я этого. Я собирался спросить, как только земля притянет тебя ко мне, чего тебе от меня надо. Тебе пришлось бы ответить, что ты предлагаешь мне любовь. Но у меня сердце добрее, чем у тебя. Едва я тебя увидел, как все мои умыслы отомстить улетучились. Признайся, ты, верно, тоже околдовала меня, как я тебя, иначе почему бы я мгновенно забыл большую обиду и видел только твою красу?!
Доротка задрожала, вопрос Вилика отозвался в ней болью и прозвучал как насмешка, хотя насмешки в нем не было.
— Как только ты ко мне подбежала, — продолжал юноша, и чем дольше он говорил, тем меньше оставалось в нем кичливости от сознания своей победы, тем более пылко звучал его голос, — у меня голова пошла кругом от радости, что я опять тебя вижу. Теперь, когда ты не можешь от меня убежать, я, не роняя себя, могу сказать, как тебя люблю. Я чуть с ума не сошел по тебе. Я готов отдать за тебя жизнь, хоть ты этого и не заслуживаешь. Мне бы следовало скрывать свою любовь, чтоб ты не взяла надо мной верх, но это не в моих силах. Зато я постараюсь взглянуть на тебя прежде, чем ты на меня, когда со свадебной музыкой приду отвести тебя в костел. И послежу, чтобы ты не наступила мне на пятку, когда пойдем после венчания мимо алтаря к чаше для пожертвований. Я хочу быть хозяином в доме.
Парень подошел к ней еще ближе и, взяв ее руку, прижал к своей груди.
Все было им забыто: оскорбление, муки, ненависть, клятва отомстить, материнский наказ и угрозы. Озаренная лунным сиянием, Доротка в своем красивом праздничном наряде казалась ему прекрасней чем когда-либо. Он как бы заново влюбился в нее.
Девушка оставила в его руке свою дрожащую руку, у нее не было сил отдернуть ее, и она тоже смотрела Вилику в глаза, не могла, что бы там ни было, отвести от него взгляда.
Он перебросил через нее землю! Мысль об этом пришла как грозная туча и потрясла все ее существо. Жестокая борьба, которую она долгие недели отчаянно вела со своим сердцем, разом была окончена. Больше Доротка не помышляла о сопротивлении, убежденная, что человек не в силах противостоять такому могучему колдовству.
— Скажи же и ты наконец, нравлюсь ли я тебе хоть немного! — просил он ее горячо и сокрушенно, все больше поддаваясь своему чувству, — тогда на Плани мне показалось, что в твоих глазах засветилась любовь… до того, как тебе стало известно, кто я. Неужто я ошибся? Мне бы это было очень горько. Я хочу, чтобы сердце твое было со мной. Неужели тебя ничего, совсем ничего не влечет ко мне, кроме этой колдовской земли?!
При этих словах Доротка переменилась в лице. Густой румянец покрыл ее лоб и вновь сменился снежной белизной. Но отступать было некуда, ей пришлось выложить все начистоту. Все, в чем она не сознавалась самой себе, все, что ценой неимоверных усилий подавляла в тайниках сердца, — все это вдруг всколыхнулось и, влекомое чудодейственной силою, прихлынуло помимо воли к ее устам.
— Ты полюбился мне с первого взгляда. И мне, видит бог, было стократ горше, чем тебе, когда пришлось тебя прогнать. О том, как я по тебе убивалась и тосковала, знает только тот, кто там на небесах, собирает и рассеивает облака, кто зажигает и гасит звезды.
— Тогда все хорошо! — возликовал парень и снова пылко привлек к себе девушку. — Ни небо, ни пекло не разъединят нас отныне.
— Не разъединят нас ни небо, ни пекло, ни проклятия отца и укоры собственной совести. Но радоваться еще рано. Не забудь — за спиной каждого из нас стоит смерть! — И девушка сама в это мгновение казалась воплощением смерти — такой бледностью покрылось ее лицо.