— На то еще старость будет, чтоб подумать о смерти. Сперва надо насладиться жизнью. Сегодня же провожу тебя домой, поговорю с твоим отцом. Он должен согласиться, даже если и будет против, и к нашему храмовому празднику мы станем мужем и женой.
— Свадебное ложе уже приготовлено, — продолжала Доротка все более скорбно. — Лежать мне на черной земле под скалой.
— Доротка, что все это значит? — ужаснулся парень. — Я о любви, а ты в ответ все о смерти?
— Любовь к тебе и смерть для меня одно, — зарыдала Доротка, в отчаянии закрывая лицо руками.
— Голубушка, что опять ты мне уготовила?! Не успел я избавиться от одних мучений, как ты сулишь мне новые… Не понимаю твоих слов. Может, моя мать, догадываясь, что я полюбил тебя, посылала сказать, что пока она жива, не быть тебе хозяйкой в нашем доме? Не обращай внимания на пустые слова, положись на меня: волосок не упадет с твоей головы, я сумею постоять за нас.
— Я не только не займу место хозяйки у твоего очага, но и порога дома твоего не переступлю. Ни один дружка не запряжет коня и не вплетет ему в гриву красных лент, чтоб отвезти меня в костел. Ни одна девушка не совьет для меня венок. Для меня на этом свете не выросло ни одной веточки розмарина…
— Что за черные мысли у тебя в голове? — опечалился парень, услышав ее жалостные слова. — Забудь обо всем! Не пройдет и двух недель, как ты станешь моей дорогой женой.
— Я никогда не буду женой, никогда ребенок не назовет меня матерью, я не выйду ни за тебя, ни за другого. Когда ты бросил в меня землей, в каменоломне задрожали своды; они станут крышкой моего гроба, которую отроковицы не понесут на кладбище и не увенчают цветами. Не раз — лишь только подумаю о тебе — мне чудилось, будто скала рушится на меня. С той минуты, как я бросилась тебе на грудь, я знаю, что нет мне спасения, смерть и могила возьмут меня к себе разом! — выкрикнула Доротка, словно в бреду.
— Я слишком быстро заставил тебя бежать, и тебе стало плохо, — упрекал себя озабоченный Вилик, не находя другого объяснения ее странной подавленности. — Идем, я не спеша отведу тебя домой, чтобы ты успокоилась. Я слышу, как каждая жилка в тебе трепещет, и говоришь ты словно во сне…
— Ах, если б это был только страшный сон — то, что твоя мать сжила со света мою.
— Доротка! — воскликнул Вилик и отпустил ее руку. — Ужасные слова сорвались с твоих губ!
— Как не могу больше скрывать от тебя своей любви, так не могу больше и таить, какую рану я ношу в своем сердце.
— Так, значит, моя мать была права, — вспыхнул Видик. — Вы незаслуженно порочите ее имя из-за того, что она отвергла твоего отца?
— Она отвергла его потому, что он был беден, и, несмотря на это, мстила ему, когда он полюбил другую. Она пошла на подлость и добилась, что отец потерял жену, а я стала сиротой.
— Продолжай! — крикнул парень, когда Доротка умолкла, подавленная страшными воспоминаниями. — Не отмалчивайся! Продолжай говорить правду или ложь, открой мне наконец, что встало между нами?!
— В ту пору вербовали солдат. Должны были взять и моего отца. Он скрылся вместе с остальными в лесу. Мать не могла с ним уйти — у нее на руках была я, всего несколько дней от роду. Когда она узнавала, что идут вербовщики, то оставляла меня у соседки, а сама пряталась в каменоломне, чтоб ее не схватили вместо мужа, как это случалось не раз с другими. Твоя мать выследила, где она укрывается, и сказала об этом солдатам. По ее наущению стали искать в каменоломне и действительно нашли там мою мать. Один из солдат привязал ее к своему коню и заставил бежать за ним до самого господского двора. Там ее бросили за решетку, где она должна была находиться, пока не объявится ее муж.
Доротка помолчала, рассказ стоил ей величайших усилий. Парень слушал, и кровь стыла у него в жилах.
— Когда отец пришел, мать хотели выпустить. Они отперли карцер, и в тот же миг она выскочила оттуда с диким хохотом. Ее лицо и одежда были в крови, платье разорвано, она набросилась на отца и стала рвать одежду и на нем. У нее отняли дитя, к этому добавилось утомление, боль, страх, молоко ударило ей в голову, и она повредилась в уме…
Снова Доротка прервала свой рассказ. Вилик был бледен, как призрак.
— Это и самих господ испугало. Они отпустили домой не только ее, но и мужа. Несчастная промучилась несколько дней и умерла. Она уже не узнавала ни мужа, ни ребенка. Солдата же, который ее схватил, терзали угрызения совести: он не знал, что у женщины, с которой он обошелся так бесчеловечно, был грудной младенец. Ему не хотелось оставлять этот грех на своей душе, и он рассказал, по чьему наущению так поступил. Мой отец пришел в ярость и хотел жестоко отомстить твоей матери, но при виде меня смягчился. Кто бы стал заботиться обо мне, если б ему пришлось, как предписывает закон, поплатиться жизнью за чужую жизнь? Однако он уличил твою мать в тяжком грехе и поклялся, что скорее погребет себя и меня в каменоломне, чем простит ей это. И пусть она не посылает за ним в свой смертный час…