Антош не вернулся на холм к трактирщику, а остался возле кадки и следил за этой девушкой с не меньшим любопытством, чем все. Соперница его была стройна и высока ростом. Алый корсаж охватывал ее гибкий стан, черная юбка с золотой каймой опускалась до самых щиколоток, на голову был наброшен желтый шелковый платок. Но пышные, кудрявые волосы не умещались под ним, выбиваясь и сверху и снизу, и желтый шелк золотой полосой сверкал в волнистых прядях.
Девушка разрешила завязать себе глаза, но водить себя вокруг кадки не дала. Она сама раз двадцать повернулась на одной пятке. У каждого, кто смотрел на нее, закружилась голова, только у нее одной, похоже, не закружилась. Большими шагами она приближалась к петуху, ступая так твердо и уверенно, будто глаза ее вовсе не были завязаны. Не отклонилась с дороги ни вправо, ни влево, ничем не позволила себя сбить и запутать, хотя провожатые изо всех сил старались, чтобы и ее постигла неудача: кому же охота, чтобы женщина заткнула за пояс самых проворных парней.
Девушка остановилась прямо перед петухом, подняла саблю, несколько раз взмахнула ею над собой и одним быстрым движением срубила ему голову.
Ее ловкость была вознаграждена взрывом неописуемого восторга. Зрители хлопали в ладоши, размахивали платками и шапками, а «служки» уже тащили к победительнице кадку. С минуту она заставила их ждать, разыскивая в траве петушиную голову. Наконец нашла ее, насадила на саблю, вскочила без чей-либо помощи на кадку, подперла одной рукой бок, другую, с саблей, подняла высоко над головой, и так ее три раза обнесли вокруг луга.
Только теперь, когда девушка возвышалась над остальными, можно было разглядеть, как она красива. Румянец у нее был, пожалуй, слишком густой, но глаза сверкали, как гранаты, губы рдели, словно кораллы, зубы сияли, будто жемчужины. В каждом ее движении ощущались отвага и жизнерадостность.
— Что это за девушка? — спросил Антош у стоящего рядом Томы.
— Не девушка — чертенок в юбке, — отвечал парень, явно раздосадованный ее победой.
— Откуда же он взялся? — усмехнулся Антош его ворчливому тону, хотя и сам был немного раздосадован, что девушка посрамила стольких мужчин.
— Скупщик волокна Мартин с Просецких гор — ее дядюшка. Он взял ее к себе, потому как своих детей у него нет. Жалеть-то ему об этом не приходятся, у девки силы — за двоих парней, она в его доме и за служанку и за работника.
— Что ж это я раньше никогда ее не видал?
— И не диво, вы ведь на девушек не смотрите. Впрочем, вам, может быть, и не доводилось с ней встречаться. Она не часто спускается в деревню. Почитай все время в разъездах: скупает в саксонских и прусских горах волокно, а дядя отвозит его потом на прядильные фабрики. Девка разбирается в торговле не хуже своего дядюшки, снарядит повозку, запряжет лошадей под стать любому мужчине и готова хоть в полночь ехать самым дремучим лесом. Не зря я говорю, что в этой Сильве сам черт сидит…
— Как? Как ее зовут?
— Сильва!
— Что за чудно́е имя?
— Все ему дивятся. Слыхал я, будто родилась она в последний день года, на святого Сильвестра, вот и окрестили ее Сильвой…
Тома наверняка рассказал бы про девушку еще что-нибудь, если бы в этот момент не вернулись носившие ее по кругу «служки». Сильва отбросила саблю, соскочила с кадки, но вместо того, чтобы со всей процессией двинуться к деревне, попыталась пробиться через толпу в обратном направлении.
— Разве ты не пойдешь танцевать? — спросил Антош. Странная девушка заинтересовала его, понравилась своей смелостью.
— А что мне там делать? — отмахнулась она. Но при этом с любопытством и, как Антошу показалось, с насмешкой разглядывала его.
— То же, что делают другие!
— Не люблю быть похожей на других.
— Сегодня бы ты ни на кого не была похожа. Ты победительница и единственная среди девушек имеешь право сама выбирать кавалеров.