И вновь ею овладела невыразимая тревога. Она-то думала, что наполовину победила! Не принимает ли дело дурной оборот? Что этот Антош опять замышляет? Неужели снова собирается уехать? Откуда пришло ему письмо и куда звало?
К счастью, Сильва была поблизости — молотила в риге. Старостиха встала, словно бы невзначай вышла во двор, обошла его, останавливаясь то возле одного, то возле другого молотильщика с равнодушным видом, хотя в груди у нее бушевала буря. Сильва поняла ее тайный знак. Сделала вид, будто у ее цеповища оборвался приуз, и якобы за новым приузом вышла из риги. Чтобы никому не бросалась в глаза долгая отлучка Сильвы, старостиха завела с работниками разговор о хлебах: где они в этом году больше осыпаются, в горах или в долине. Это дало повод для столь разнообразных суждений, что молотильщики и в самом деле не обратили внимания на затянувшееся отсутствие Сильвы, которая все еще не возвращалась с приузом.
Между тем Сильва сняла башмаки и тихонько прокралась по лестнице к двери Антоша. Высокие деревянные перила галереи заслоняли ее от любопытных взглядов со двора, и она могла подсматривать без помех.
Но едва она припала к щели, дверь распахнулась, отшвырнув ее к стене. Перед девушкой стоял готовый в дорогу Антош. И опять пришлось Сильве потупить перед ним глаза и до корней волос залиться краской.
С минуту Антош мерил ее изумленным взглядом, пока не понял наконец, что ей нужно было у его двери. Значит, она шпионит за ним и, верно, не впервые! Не трудно было догадаться, по чьему наущению она это делает.
— Вот те на, гордая девица, которая предпочла отправиться в темную, лишь бы не сказать истцам, что готова помириться с ними, и поди ж ты — подглядывает! — горько усмехнулся Антош. — Что-то тут одно с другим не вяжется! Не поверил бы, кабы не увидел собственными глазами. Странная штука твоя гордость! Сколько тебе старостиха платит за каждый донос на меня? Скоро ли разбогатеешь на своем ремесле?
Сильва еще гуще залилась краской. Ей нечем было ответить на эти насмешки. На душе у нее было так мерзко, так тоскливо, что впору хоть расплакаться.
— Не удивляюсь, что ты на меня сердишься, — уже более серьезным тоном продолжал Антош, заметив ее смущение. Он еще раз проверил содержимое кожаной дорожной сумы, перекинул ее через плечо. — Ты, верно, думаешь, что я участвовал в затее наших парней с судом, хотел отомстить тебе за эту красную полоску на руке, но ей-же-ей, ты ошибаешься. В голове у меня давно совсем другие мысли. И поверь, я был слишком занят, чтобы думать о том, как обуздать твой буйный нрав. Уже на следующий день после праздника весь мой гнев остыл, я почти и забыл про тебя! И только подосадовал, когда узнал по возвращении, что наши парни подали на тебя жалобу, да еще и от моего имени. Ни за что бы я не допустил этого, не будь я в то время далеко от здешних мест. Правда, доказать тебе я ничего не могу, да если бы и мог, ты бы мне все равно не поверила, не так ли? Ты относишься ко мне как к врагу и всем своим поведением хочешь показать, что и ты мой враг. Науськиваешь на меня хозяйку, разжигаешь ее вражду ко мне и мешаешь нам договориться. Я очень скоро догадался, голубушка, для чего старостиха взяла тебя на службу. Вот почему возмутило меня, когда ты явилась ко мне посредницей. Ну, что бы ты передала моей жене? Ведь ты вывернула бы наизнанку каждое слово, переиначила бы в самом дурном смысле…
Пока хозяин справедливо упрекал ее, Сильва молчала, но последнего упрека она не вынесла.
— Переиначила бы?! Ну нет, этого бы я не сделала! — пылко воскликнула девушка. — Я, и правда, рада вас позлить, но врать!.. Нет, на это я не способна, хоть бы даже и ненавидела вас. Спросите хоть старостиху. Я бы ох сколько могла на вас наплести! Ведь это она меня посылала, чтобы я исподтишка следила за вами и сообщала ей обо всем, что вы здесь делаете. Выспрашивала, не пьете ли, не приходят ли к вам тайком девушки, не играете ли в карты, но я честно отвечала, что вы все время пишете да считаете, редко когда оторветесь и постоите у окна…
Сильва не могла продолжать, голос ее задрожал от волнения и обиды: хозяин считает ее вруньей!
Антош вновь горько усмехнулся. Девушка приоткрыла ему такую сторону в характере жены, какой он до сих пор не знал. Он все же полагал, что она слишком горда для подобных низостей. Вместе с тем он с удивлением отметил, как разволновало Сильву его подозрение, будто она может солгать. Губы ее сердито вздрагивали, в глазах застыли крупные слезинки гнева. По всему было видно: она не притворялась оскорбленной. Антош чувствовал, что огорчение девушки искренне. Он пристально вгляделся в нее, потом сказал: