Иван на четвертой скорости идет. Ему Михалыч аэрофотоснимок показал: до самого Ланьона путь ровный, приметный, вдоль моренной гряды, что как железнодорожная насыпь по леднику узкой дугой извивается.
Через полтора часа ребята ссаживают меня у подножия склона. Им дальше, к скалам. Мне опять с валунами якшаться. Вездеход обдал меня снежной крошкой из-под гусениц, качнул, взобравшись на ледяной пригорок, широким зеленоватым задом и исчез. Я снова был один на один с Антарктидой.
Склон горы Ланьон не так крут, как на Мередите. Гряды валунов образовали сумбур холмов и котловин; в них, как в лабиринте, заблудиться можно. Хорошо есть аэрофотоснимки, по ним и ориентируешься, и намечаешь наиболее интересные участки. Меня, конечно, интересует, как на Ланьоне проявилась стадиальность развития оледенения, какие здесь морены. По идее, картина должна быть весьма сходна с той, что на Мередите; «кофе», «какао» и все прочее. Только проверить это не просто. На пологом склоне расстояния между моренами разных высотных уровней куда более значительны чем на крутом. Пешком надо их преодолевать. После вездехода такой способ передвижения раздражает своей медлительностью. А времени в обрез. Через шесть часов договорились мы встретиться у небольшого озера на краю морены. Я просил больше, но Михалыч под давлением рабочего класса блюдет трудовое законодательство- восьмичасовой рабочий день. Никуда не денешься: с проездом туда-обратно набегает восемь часов с гаком.
Начинать маршрут всегда самое трудное. Нужно настроиться, собраться с мыслями, приладить поудобнее фотоаппараты, а их три, причем один широкоугольный «Салют» с институтского склада, не слишком-то приспособленный к полярной обстановке. Кроме фотоаппаратов на шее, за спиной большой рюкзак. В нем образцов пока нет, только коробка с анероидом-высотомером, футляр из-под «Салюта» (казенное добро нужно беречь), мешочки для образцов, нож, оберточная бумага, сверток с провизией: куриное крыло со здоровым куском хлеба - ребята сунули в вездеходе в последний момент. У них-то обед будет в вездеходе с горячим чаем, а мне сухим пайком.
На боку у меня полевая сумка, наискосок через плечо повешена, в ней самое ценное-дневник, аэрофотоснимки, карты, лупа, рулетка, несколько случайно сохранившихся орехов еще из дома и немного сахара-рафинада- мой личный НЗ, если потеряюсь в случае ухудшения погоды. Такое нельзя исключить: опустятся облака, пойдет снег, поднимется ветер - в пяти шагах от себя ничего не увидишь…
И еще в начале маршрута нужно преодолеть инерцию привычки к теплу. В вездеходе было хотя и темно, но тепло и уютно. Здесь же в лицо лупит холодный ветер.
В дальнем маршруте.
На первой же гряде валунов, где я отбираю пробы грунта на минералогический анализ, кончики пальцев словно деревенеют, их начинает неприятно покалывать. Но постепенно гряда за грядой остаются позади, записи в полевой дневник даются все легче, от констатации фактов тянет к обобщениям. Это значит, маршрут вошел в свою колею. И теперь уже не обращаешь внимания на погоду. Только лямки рюкзака под тяжестью все новых и новых образцов все сильнее вдавливаются в плечи… Главное - не подвернуть ногу среди этих нагромождений каменных глыб, стынущих здесь под антарктическими небесами десятки, сотни тысячелетий, а то и миллионы лет.
Пересекая гряды валунов, я словно совершал путешествие в далекое прошлое. События его были сходны с теми, что разыгрались на склоне горы Мередит. Да как же могло быть иначе - горы располагаются рядом. На Ланьоне тоже были морены «какао», «кофе» и еще более молодая, светло-серая, незагорелая под антарктическим солнцем - «кофе с молоком». И следы физического, химического и биохимического выветривания на самых древних валунах тоже были налицо. И тем не менее мой маршрут не был повторением пройденного. Не в первый раз я убеждался: только все, казалось, стало на свои места, сделалось окончательно ясным, непременно наткнешься на неизвестный еще, неразгаданный факт. И потребуются новые упорные усилия, чтобы решить заданную природой головоломку.
В этом и заключается ценность постоянных исследований в натуре. Без полевых работ немыслима географическая наука, в этом случае она неизбежно начинает вырождаться. Кабинетный географ-исследователь-явление унылое, однобокое. Не потому ли мой антарктический наставник, академик К. К. Марков, будучи уже старым и больным человеком, всеми правдами и неправдами использовал каждую возможность для работы в экспедиции. И возвращался из своих путешествий помолодевшим, с новыми мыслями, новыми идеями. Ибо справедливо сказано: «Теория сера, но вечно зелено древо жизни».
Вот и сейчас, в маршруте по горе Ланьон, сложившаяся у меня за годы работы в Антарктиде четкая схема: чем выше в горы от поверхности современного ледника, тем древнее ледниковые отложения, и наоборот, неожиданно пополнилась необычным нюансом.
Удаляясь от края ледника, от места, где меня высадил вездеход, я перевалил вершину моренной гряды и начал спускаться в обширную блюдцеобразную котловину. Я шел вниз, и вдруг морена «кофе», по которой я шагал, сменилась не более молодой, как следовало ожидать, а еще более древней. Я отказывался верить своим глазам: вокруг лежали интенсивно выветрелые, в корках пустынного загара, коричневые валуны морены «какао».
Только внимательное рассмотрение аэрофотоснимков помогло разрешить загадку. Сюда в центральную часть горного массива, хотя и расположенную в понижении, ледники стадии «кофе» и «кофе с молоком» не смогли проникнуть, им мешали окружающие холмы. Дно котловины, которое в свое время захлестнула волна самой мощной стадии, так и осталось не заполненным более молодыми осадками. Это был любопытный пример исключения из общего правила, показывающий, что только непосредственные полевые исследования утверждают истину.
Увлекшись наблюдениями, я спохватился, когда до срока моего возвращения оставалось немногим более часа. А еще хотелось дойти до лежащих в центре котловины озер, взять пробы воды. Нет, это уже не теперь, когда-нибудь в другой раз. Если сбылась моя седьмая Антарктида и я снова в горах Принца Чарльза, может быть, будет и восьмая? Кто сказал, что только молодым по силам покорять Антарктиду? Да, трудно порой бывает в маршруте. Левая нога побаливает на сгибе, дает себя знать операция на венах. Да и не только в этой недавней операции дело. Мы с Михалычем, как не крути, ветераны: сколько экспедиций за плечами. Понятно, что у нас, как у старых солдат, накопилось болячек. Потому и солидными аптечками обзавелись. Но поблажки себе не даем. И только ли мы вдвоем такие? Вот строптивый Будкин, мой ровесник, даже на несколько месяцев старше, а какой запас жизненных сил, какой напор, ни в чем никому не уступит!
Да о каких болячках может идти речь, раз строгая медицинская комиссия дала свое разрешение на работу у полюса! Врачи, ясное дело, тоже люди. Им понятно желание ветеранов не сдаваться, особенно когда у самих пенсионный возраст. Старичок-хирург на медосмотре сочувственно отнесся к моим сединам. Почувствовал, видно, мое волнение. Спросил только доверительно: «Ну как штаны снимать будем?» - «Нет, не будем», - замотал я головой. На том и порешили. А будь на его месте какая-нибудь молодая особа, обязательно заставила бы их снять, из принципа. А что она увидела бы?.. Свежие шрамы от иссеченных вен на левой ноге. И после этого, как не надувай грудь колесом, как не играй бицепсами и трицепсами, плакала бы моя Антарктида! Не состоялось бы седьмого свидания. Так что спасибо тому старичку-хирургу, он-то понимал, что к чему.