— О чем же я забыла? Разве что поблагодарить тебя еще и еще раз?
— Ты благодарила меня более чем достаточно.
— Тогда что же я все-таки забыла?
— Что мы с тобой женаты! Эрайна опустила глаза.
— Но ведь ты говорил, что это всего лишь… притворство.
— Я говорил это, когда вел себя как англичанин, и контракт наш был тоже английский. В Шотландии мы объявили себя мужем и женой в присутствии свидетелей, и теперь по законам этой страны мы с тобой состоим в браке.
Эрайна почувствовала, что каждое его слово возносит ее к небесам в радостном порыве.
— Сегодня я уже написал в Эдинбург с просьбой зарегистрировать наш брак, — добавил он.
— Ты уверен? Вполне уверен, что хочешь этого? — спросила Эрайна.
— Твердо уверен, — отвечал маркиз. — Это именно то, чего я хочу! Ты моя, Эрайна, моя жена отныне и навсегда, и я никогда не позволю тебе уехать!
Она подумала, что сейчас он обнимет ее, но он этого не сделал, а, помолчав минуту, сказал:
— Ты ведь понимаешь, как сильно я желаю тебя… не только телом, но разумом, сердцем и душой. Но ты перенесла чудовищное потрясение, и если хочешь, я просто пожелаю тебе спокойной ночи и уйду, а ты будешь отдыхать.
Эрайна понимала, что только идеалист и рыцарь, каким она его считала, может быть таким понимающим и самоотверженным.
У нее не было слов, чтобы сказать ему об этом, она только протянула руки и привлекла его к себе.
Много позже, когда дрова в камине превратились в золотые угли, а пламя угасло, маркиз заговорил:
— Мне хотелось бы найти слова и объяснить тебе, что для меня значит быть с тобой в моем доме, в моей стране, окруженным людьми, которые любят и уважают меня, и которым я стану служить до конца моих дней.
— Я понимаю тебя, — тихонько отозвалась Эрайна. — Чудесно думать о таких вещах.
Он теснее прижал ее к себе и подумал приэтом, что прикоснуться к ней значит для него прикоснуться к совершенству, которого он всегда искал в женщине.
— Как же мне так повезло, что я нашел тебя?
— Тебе, наверное, мои слова покажутся странными, но ведь это папа руководил мной, когда я была в таком отчаянии. Это он внушил мне мысль пойти к леди Беверли и каким-то таинственным путем устроил так, что ты подслушал мой разговор с ней.
Эрайна помолчала. Потом сказала:
— Только человек с врожденным инстинктом добра мог помочь мне так, как ты.
— Не только твой отец, но и твои молитвы, любимая, научили меня, как поступить.
Он произнес эти слова и подумал, как это необычно для него говорить вот так и верить.
Как бы то ни было, но с самого приезда сюда высокомерный цинизм, управлявший его мыслями и его разговорами с друзьями из клуба «Уайтс», а также его отношениями с женщинами, бесследно исчез.
И он подумал про себя, что в Шотландии можно быть только честным.
Эрайна предчувствовала, что красота замка и окружающей природы отвратят его разум от всего мелочного и ничтожного, но с ним произошло нечто более серьезное: он сам стал выше и значительнее, чем когда-либо в прошлом.
Только теперь он впервые начал понимать тягу отца к всемогуществу и его заботу не только о величии клана, но о величии всей Шотландии.
Он повернул голову и посмотрел на Эрайну. Подумал, как она красива при свете угасающего огня, какой у нее одухотворенный вид, и как она непохожа на любую другую женщину из тех, кого он знал до сих пор.
Ее глаза смотрели на него с обожанием, и он сказал себе, что никогда не обманет ее ожиданий, и дал обет жить в соответствии с ее идеалами.
В камине упало полено, и пламя вновь вспыхнуло на мгновение, осветив их лица; они взглянули друг на друга и инстинктивно придвинулись ближе.
— Я люблю тебя! — произнес он.
— Я не знала, что любовь может быть такой чудесной. Мы словно взлетели вместе к звездам в небеса, а там царит любовь.
Губы маркиза коснулись ее щеки, прежде чем он спросил:
— Ты почувствовала это благодаря мне?
— И это, и еще больше. Но как мне выразить в словах… восторг, который есть Бог… и в то же время это я сама?
— Моя драгоценная маленькая возлюбленная!
— Я сделала тебя… счастливым?
— Таким счастливым, что я не нахожу слов, чтобы выразить наши чувства. Это и нечто экстатическое, и вместе с тем глубоко человеческое, потому что я могу дотронуться до тебя и осознать, что ты моя не только как женщина, но и как частица моей собственной крови.
— Потому что я шотландка.
— Как и я, как наши дети и дети наших детей… Как я мог вообразить, что убегу от Шотландии и от всего, чем она является для тех, кто здесь рожден, в чьей крови живет инстинкт, подымающий человека к пониманию Бога?
— Именно так чувствую и я, — почти неслышно проговорила Эрайна.
— Мы чувствуем одно и то же, потому что мы едины, — сказал Алистер. — Мы одна суть, любимая.
Она обвила рукой его шею, чтобы еще приблизить к себе, и знала, что в них обоих горит не менее жаркое пламя, чем то, которое охватывает поленья в очаге.
Восторженный экстаз и невероятное напряжение, страдание такое же сильное, как радость.
— Я хочу тебя! — шепнул Алистер.
— Я люблю тебя! — ответила Эрайна. — О дорогой, пожалуйста, люби меня… сделай меня твоей… ведь ты сказал, что мы… одна суть.
Алистер припал губами к ее губам, и сердце его билось возле ее груди.
И он пронес ее над зарослями вереска к небу и когда сделал ее своей, они попали в собственный рай, где царила Божественная Любовь, а она и есть Вечность.