Отца что-то спросили, он остановился, голова юноши закинулась назад, отец поправил ее, осторожно взяв за затылок, и что-то тихо отвечал спрашивавшим, потом тронул лошадь и опять быстрым шагом поехал дальше. Его лицо было все так же неподвижно и серьезно.
Мальчик утонул, купаясь в реке, от волны, поднятой толчком. Отец вез его хоронить домой в кишлак.
Толпа долго молчала.
Я пошел назад к своим вещам и хозяевам. Но у меня неотступно вертелся в голове вопрос: что с нашими ребятами, что с отрядом, с Серкульским? Живы ли?
Надеяться, что утром будут лошади, обещанные мне в райисполкоме, теперь не приходилось, и я сказал Геннадию, который собирался завтра ехать к своим стадам (у него была лошадь), что иду с ним. Он сказал, что ему неудобно будет ехать, если я пойду пешком. Я ответил, что меня не интересует, что ему удобно и что неудобно, я все равно пойду, а рюкзак он повезет.
Ночью я никак не мог заснуть, все думал, что́ с ребятами. За день я сильно переволновался, и поэтому в шуме воды далекой реки, в шелесте листвы тополей мне все чудился подземный гул. Кроме того, я боялся проспать Геннадия. Не показалось бы ему «удобным» удрать без меня.
К счастью, я проснулся вовремя, когда снежные вершины хребта Петра Первого загорелись розовым светом, хотя у нас в долине еще был мрак и ночной холод.
Мы поковыряли банку холодных консервов, пожевали хлеба, запили все это холодной водой, перекинули связанные рюкзаки через седло и тронулись.
Весь путь вдоль реки Ярхичболо до Даштимухамеджона мы с Геннадием ехали верхом по очереди. Несколько километров двигались по приличной дороге, но так было, пока долина была широка. Через два-три километра горы сдвинулись к реке, долина сузилась. Только метров двести прошли мы в узкой долине, и дорога исчезла.
Перед нами, преграждая путь, лежали кучи развороченной земли, камня, щебня. Они лежали огромным валом, накрыв не только дорогу, но и весь наш склон долины. Зато крутой противоположный склон гор сейчас представлял собой голую грязную скалу.
Еще вчера утром на этой скале лежал слой почвы, эту землю еще вчера покрывали травы и кустарники, на ней росли деревья, паслись стада. И только вчера днем от подземного толчка гора сбросила с себя все это, и все это — почва, щебень, скалы, дерн, деревья, кустарники, травы — все это перемешалось и скатилось вниз, в долину.
Вся эта огромная перемешанная масса земли и растений, слетев со склона, с такой силой грохнулась в русло реки, что по инерции взлетела на противоположный склон, завалив его на высоту более ста метров. Здесь-то, на нашем склоне, под этой обрушившейся на него земляно-травяной кашей, был погребен целый кишлак, была погребена и дорога, по которой мы только что шли.
Деревья возле домов кишлака, те, что росли ниже по склону, исчезли под обвалом почти целиком, от других, которые росли повыше на склоне, торчали обломанные, покалеченные ветви. Вершины и ветви деревьев, росших еще выше, были только задеты верхней кромкой обвала, пострадали меньше, но и они торчали ободранные, безлистые, полураздробленные. Кишлака вообще не было, даже очертания его нельзя было угадать. Вместо него многометровые, многоэтажные груды развороченной земли. Под самой стеной обвала прямо на земле, прижавшись друг к другу под коротеньким одеялом, спали три человека. Когда мы подошли, из-под одеяла высунулась голова. Голова эта принадлежала знакомому агроному. Он спокойно, без удивления смотрел на нас, мы на него.
— Что вы тут делаете? — спросил я.
— Вот послали нас узнать, что и как.
— Ну и что?
— Что? Да ничего. Над кишлаком пять — семь метров земли.
Мы постояли, помолчали и пошли дальше, обходя завал, закрывший дорогу.
Следующий поселок хотя и пострадал, но был цел и не завален. В некоторых местах завалы вчера, видимо, перегородили русло реки, образовав плотины, где в два-три метра, а где в пять — десять метров высоты. Но мощное течение Ярхичболо быстро, видимо сразу, расчистило себе дорогу. На полпути к Даштимухамеджону мы издали увидели чрезвычайно высокую фигуру, которая почти бегом, враскачку двигалась нам навстречу. Фигура издавала радостные крики, размахивала руками. Это был Серкульский. Мы обнялись. Отряд был жив и здоров, с отрядом все было хорошо. Теперь, успокоенные, мы вместе двинулись вверх по течению реки.