Чимчик-отар
Родился он в почтенной мусульманской рабочей семье. Правда, отец его, по мнению правоверных, занимался не совсем подходящим для правоверного делом: он работал на пивоваренном заводе.
Семья жила в городе, созданном Железным Хромцом, — Самарканде. Город этот переполнен знаменитыми памятниками архитектуры, здесь высится мавзолей Гур-Эмир, поднимает свой голубой купол мечеть Биби-Ханым, здесь и там стоят минареты. На эти памятники приходят и приезжают любоваться. Того, о ком я говорю, тоже влекли эти памятники, но только совсем с другой стороны: его интересовали птицы, жившие в развалинах. К Биби-Ханым он бегал не любоваться куполом, а в поисках сов и сычиков, живших под темными сводами, и старые минареты привлекали его квартировавшими там сарычами и сипами. В доме постоянно были подбитые птицы, собаки и покалеченные звери, и мальчик получил прозвище Чимчик-отар — «охотник за воробьями».
Его пристрастие к животным вызывало насмешки прохожих, нападки родных и нередко презрение сверстников. Поэтому когда он окончил среднюю школу, то прямехонько из нее двинулся в университет на кафедру зоологии, где можно было заниматься зверями и птицами, не вызывая осуждения окружающих. Здесь его еще более заразил любовью к птицам профессор зоологии, человек с горящими глазами и всклокоченными волосами. Чимчик-отар занимался птицами все студенческое время, но окончательно «заболел» ими, когда умный профессор отправил его за Мурманск поработать на птичьих базарах.
После университета — работа на кафедре со студентами, а летом маршруты, и все время птицы — на Кули-Калоне, в Зоомингских степях и т. д. Там, в Зоомингских степях, местный колхоз поселил дорогих гостей, молодых ученых, в абсолютно новом доме. А молодым ученым как раз повезло: им кроме птиц удалось поймать четырех тушканчиков Северцова. Уходя на работу, ученые и заперли их в абсолютно новой квартире. А когда вернулись, не было новой квартиры, а была развалюха. В каждом углу дома были выгрызены дыры в добрый казан величиной, и из каждой дыры смотрели большие выпуклые симпатичные глаза…
В пятидесятые годы Чимчик-отар работает на Памире, изучает гусей на Зоркуле, уларов в Чечекты, саджу на Акбайтале, белоголовых сипов на Рангкуле, вьюрков, рогатых жаворонков, клушиц… А в шестидесятые — маршруты и по Памиру, и по Зеравшану.
Бывали удачи. На Памире, например, обнаружил большую редкость — гнездо одной птицы. А бывали и неприятности. Во время обследования птичьего населения на Кайраккумском водохранилище сильнейший шторм загнал испортившийся катер на островок посреди озера. Это был первый сюрприз. Второй был в том, что в мешках вместо хлеба оказались сети, а вместо котла — веревки. Было голодно, но, конечно, наблюдать птиц было удобно. Загнанные штормом на остров, они отсиживались шесть дней в ямах рядом с людьми. И вместе с людьми их там засыпал песок. Голодали все, а когда шторм кончился, кончился и мир на острове. Из-под песка вылез удавчик и сразу сцапал ящерицу-круглоголовку, а хищные птицы начали рвать уток. Сидевшие рядом чайки принялись грабить гнезда куличков.
Так каждый год: маршрут на юг, маршрут на север, маршрут в горы. И всюду — птицы.
Вообще биография довольно типичная: студент, лаборант, аспирант, старший научный, завсектором, директор. Докторская степень, издание двухтомника… Сейчас он здоров, бодр и в расцвете сил. Эта биография — пример жизни экспедиционного ученого, идущего прямым курсом.
Спокойный
А вот еще одна короткая биография экспедиционного работника. Трагически короткая. Я познакомился с ним в середине двадцатых годов в кружке юных натуралистов при Ленинградском зоопарке. Потом мы встретились в Центральном ленинградском кружке накануне окончания школы. У него было прозвище Спокойный, которое он получил еще в кружке при зоопарке.
После школы Спокойный поехал в экспедицию. Сначала в Муюнкум, потом в Даурию, на Зеравшан, на Тавильдару. Начал он хорошо, вскоре стал работать самостоятельно и сделал стоящую работу.
В 1934 году летом, входя в ворота Ленинградского университета, я встретил одного старого кружковца.
— Ты знаешь про Спокойного? — спросил он.
— А что?
— Убит басмачами, — сказал он.
Мы постояли, вспоминая его. Его высокую фигуру, крупное и невозмутимое лицо, всегда спокойное, доброжелательное, даже чуть сонное. Я вспомнил, как он выручил меня, когда, запоров огромную таблицу за день до открытия Географического музея, я явился к нему ночью и сказал: