Недалеко от Джартыгумбеза на высоком межгорном плато лежит чистое, светлое озеро Салангур. На берегу этого озера мы разбили наш очередной лагерь и проработали несколько дней. От него мы ходили на юг, на север и вообще вокруг.
Вечером накануне ухода из лагеря у озера состоялось второе свидание с Клунниковым. Он явился к нашему костру, я бы сказал, материализовался из темноты, пеший и с огромным рюкзаком. Подошел и сел, вернее, в изнеможении свалился. Я отстегнул лямки его рюкзака, и он, пыхтя, вылез из своей сбруи. Не знаю, сколько весил его рюкзак, но что-то много. На следующий день, когда мы вьючились и он некоторое время шел с нами, мне пришлось повесить его рюкзак на свою лошадь. С одной стороны был вьючный ящик весом сорок пять килограммов, а с другой — рюкзак Клунникова. Так вот они уравновешивались. Лошадь даже присела от такого груза, а вот Клунников не приседал. Удивительный был человек.
Мы в тот вечер за полночь болтали с ним о снежном человеке. На Памире его называют «голуб-яван». Я уже и раньше слыхал в Башгумбезе от киргизов эти рассказы о том, что на Памире встречается волосатый дикий человек, который вызывает на борьбу мужчин и крадет женщин. Но меня удивило, что Сергей Иванович относится к этому совершенно серьезно.
— Что-то в этом, может быть, и есть! — говорил он и рассказывал, что дважды, поздней осенью и в начале зимы, видел на снегу у Башгумбеза огромные следы, похожие сразу и на человеческие, и на медвежьи.
— Да ведь, верно, медведь, Сергей Иванович?
— Может быть! Может быть! А может, не он? Поздновато для медведя.
— Но ясные ли следы-то были?
— Этого не скажу. Неясные, совсем неясные. Если бы были ясные, и для меня было бы все ясно. Тут только вот то обстоятельство, что след я видел поздно, уже в начале зимы, когда медведю на Памире вроде бы надо уже залечь. Но вообще, может, надо поискать? Интересно все-таки выяснить? Совсем отрицать, может быть, рано?
— Вам виднее, Сергей Иванович, вы ведь здесь давно, — сказал я.
Непредвиденный маршрут
На следующий день мы сняли лагерь у озера и отправились дальше. Через несколько дней мы достигли долины, посреди которой стояла древняя застава, построенная еще в царские времена. Застава была, как крепость, окружена толстой глинобитной стеной. По углам стены были круглые башни с бойницами, а внутри за стеной — казармы, конюшни, кухня, столовая. У ворот — часовой. Я никогда до этого не видел заставы, и ее воинственный и романтический вид — башни, амбразуры — поразил мое воображение. Хороша была старая застава. Хотя, конечно, нынешние заставы лучше и удобнее да и расположены умнее.
У ворот заставы вдоль стены сидели какие-то мрачные, молчаливые фигуры в рваных халатах. Взгляды их были неприветливы, а перед ними стоял часовой с винтовкой наперевес. Меня поразили их лица с резкими чертами и иссиня-коричневым загаром — бесстрастные, неподвижные, мрачные. Кто они были? Во всяком случае неприятные, жесткие люди.
На дувале, над арестованными, сидела здоровенная обезьяна. Она сидела съежившись на гребне стены, греясь на холодном памирском солнышке, одетая в какую-то немыслимую кошмовую жилетку. Ей было холодно, этой обитательнице жарких тропических лесов, здесь, на холодном Памире, в далекой, отрезанной от всего мира долине, окруженной со всех сторон ледяными хребтами. А снизу, под стеной, ходили и лаяли огромные киргизские овчарки.
Часовой у ворот вызвал дежурного, дежурный вызвал начальника заставы. Начальник заставы прочитал наши пропуска и потребовал разрешения на производство работ в районе заставы. Ни о каком таком разрешении мы и не слыхали. Тогда начальник сказал, что придется мне ехать за разрешением к начальству, то есть чуть ли не за двести километров.
Я пришел в лагерь и закричал, чтобы мне седлали лошадь. Ассыл побежал за лошадью, привел и заседлал. Как только лошадь была заседлана, я вскочил в седло и собрался ехать. К этому времени я капельку поостыл и уже спокойно сказал, что начальник заставы требует разрешения на работу.
— Что нам делать? — спросил Ассыл.
— Сидеть и ждать, — сказал я. — Дай ватник.
Ассыл дал мне ватник, и я уехал. Уехал голодный и злой, без продуктов и без спального мешка. Хотя, конечно, сердиться на пограничников у меня не было никаких оснований. Это мое начальство должно было побеспокоиться и получить разрешение на работу, но, видимо, забыло это сделать.
Уже совсем смеркалось, когда я подъехал к реке и прямо погнал лошадь через реку, не зная глубины.