Мы работали только два часа. За это время Карабай подседлал всех лошадей, и верховых и вьючных, вещи собрал и уложил во вьючные сумы. Но собирал он вещи в палатке, так что снаружи ничего не было заметно. Затем мы рысью подъехали к лагерю и мгновенно завьючились; появившиеся тут же сборщики кизяка могли видеть только, что наш лагерь исчез. Мы сели верхом и, проехав мимо сборщиков кизяка и целой группы соседей, направляющихся к нашему лагерю, взяли курс на Кызылработ. Я сидел в седле, держа руку в кармане, в который была засунута подкова: с некоторого расстояния она производила впечатление револьвера.
Мы проехали сквозь подошедшую толпу молча, толпа также молчала. Первую часть пути мы проехали рысью. По дороге нам встретились трое всадников. Сзади седел у всех троих были привязаны одеяла, но они так топорщились, что без труда выдавали завернутые в них ружья. Да, ушли мы, видимо, вовремя…
Проскитавшись после этих приключений еще дней десять, мы наконец вышли в широкую долину Оксу и поставили лагерь на берегу реки.
На Акташе
Ночью нас буквально заели комары. Нужно сказать, что мы к этому совершенно не были готовы, и спать нам не пришлось вовсе. Кто же мог ждать атаки комаров на высоте четырех тысяч метров!
Нам надо было сделать глазомерную съемку широкой полосы лугов, которые тянулись на много километров вдоль реки. На следующий день мы перенесли лагерь подальше от реки, под самые скалы Акташа, и начали делать глазомерную съемку. Сюда в соответствии с договоренностью должно было для ревизии и инструктажа прибыть начальство.
Акташский луговой массив для памирских сухих высокогорных пустынных пространств, можно сказать, огромен и имеет для местного скотоводства исключительное значение.
Начиная от устья Беика Оксу течет в широкой корытообразной долине. Течение реки медленное, она петляет, подходя то к одному борту долины, то к другому, нередко разбивается на рукава, принимает в себя боковые притоки. Воды в реке много. Болота в Акташе тоже хороши, это сплошные кочки и мочажины глубиной около метра. Обычно болота образуются в тех местах, где в Оксу впадают притоки.
Вообще это единственная река на Памире, которая ведет себя вольготно, разливаясь протоками на всю долину, отчего вся долина покрыта болотами или лугами, бо́льшая часть которых тоже заболочена. На Памире есть и еще более широкие долины, например Аличурская, но в них дуют ветры, долины эти холодные и луга в них жалкие, низкие и идут узкими полосками. Великолепие лугов по Оксу, очевидно, обязано и влиянию тех бесчисленных горячих и теплых ключей, которые бьют в ее долине в верховьях и несколько отепляют долину даже на далеком расстоянии от выхода ключей.
Наш лагерь под Акташем стоял у подножия скал, на конусе выноса, поднимающемся метров на полтораста над долиной. Такое высокое положение затрудняло доставку воды в лагерь, но спасало от комаров и давало прекрасный обзор.
В один прекрасный день к вечеру с северной стороны, со стороны Мургаба, Карабай усмотрел в бинокль двух всадников, быстро двигавшихся к нашему лагерю. Когда они приблизились, стало видно, что один из всадников — в фуражке, синей рубашке, черной жилетке, коротких штанах и высоких шнурованных ботинках. Он ехал рысью в казацком седле и по-казачьи, то есть не поднимаясь в седле, а стоя в стременах. Это была профессор Райкова. Второй, одетый в халат и малахай, был ее спутник Бикарор, могучий ваханский таджик.
Илария Алексеевна обругала наш лагерь, сказала, что далеко от воды. Мы сказали: «Илария Алексеевна, комары». Она: «Ерунда, выдумали вы ваших комаров». Затем она вытащила мешок с черешками листьев какого-то растения, что росло здесь рядом по галечникам, и сказала: «Это ревень, это витамины, это кисло и вкусно». Мы попробовали: действительно кисло и действительно вкусно. Затем мы сели ужинать. Илария Алексеевна достала из своих вьючных сум мешок, в котором оказались мешочки с перцем и чесноком, лавровым листом, была даже баночка горчицы, ложка, пиалка, ножик и кружка. Все у нее было свое.
Палатка для нее была поставлена заранее, и когда я заглянул туда через полчаса, то мне показалось, что она прожила в ней по крайней мере месяц. В карманах палатки были записные книжки и карандаши, фотоаппарат подвешен наверху, вместо стола вьючный ящик, и на нем тут же тетради, какие-то бутылочки с зафиксированными водорослями, чья-то фотография и какие-то лекарства. Илария Алексеевна уже что-то писала и сейчас же засадила работать и меня — перебирать и закладывать собранные ею по пути растения.