Разговаривали мы долго, разошлись за полночь, и, когда уходили, Илария Алексеевна еще что-то писала. А на рассвете, часов в шесть, мы проснулись от ударов палкой по палатке и от зычного голоса, который повторял:
— Сони! Сони, вставать! Вставать!
Мы с Ассылом выскочили из спальных мешков как ошпаренные.
После завтрака мы с Иларией Алексеевной и Ассылом сразу вышли на работу. В это время мы делали глазомерную съемку лугов, то есть шли строго по компасу в определенном направлении, считали шаги и описывали растительность. Так мы шли от гор к реке, а потом опять шли от реки к горам, и за день сделали шесть пересечений. Шли мы то по солонцам с редкими грубыми стеблями голубого востреца, где почва покрыта толстым слоем соли, то по густым осоковым лугам, где грунтовые воды были близко, а то и по настоящему кочкарнику, где метровые кочки покрыты густой осокой, а между кочек всегда ледяная вода. Так мы ходили целый день. Сверху жгло высокогорное солнце, снизу ноги сводило судорогой от ледяной воды, а со всех сторон нас атаковали и жалили комары…
Илария Алексеевна шла с нами, помогала мне описывать растительность и собирать гербарий, поправляла, наставляла и беспрерывно куда-то отбегала — то собрать водоросли для зимних занятий со студентами, то накопать каких-то растений для Ташкентского ботанического сада. Вообще на каждый пройденный нами километр она проходила три и на каждое сделанное нами описание делала десяток замечаний и поправок.
В середине дня она ушла от нас, и я видел, как она карабкалась по склонам Акташа, собирая скальные растения. К обеду-ужину, бывшему часов в шесть, она опоздала, и мы долго ее ждали. Вечером она заворачивала свои сборы и часов до двенадцати проверяла мой гербарий. В шесть часов утра она уже колотила палкой по нашей палатке, а в семь часов была в седле, которое со всех сторон было обвешано гербарными сетками, банками с заспиртованными водорослями, пакетами с лишайниками и хорошими экземплярами подушек.
Она попрощалась с нами и, все так же стоя в стременах, рысью отбыла в обратном направлении.
— Ну вот, Кирилл, — спросил Ассыл, глядя на удаляющуюся фигуру, — подвела она под проблему науки в нашем отряде прочную материальную базу?
— Подвела. Но только малость рановато уехала.
— Ну нет, уехала, и слава аллаху! Научная база важна, но спать тоже нужно, — сказал Ассыл. И отправился в палатку досыпать.
— Это не начальник, — сказал Карабай, — это рабочий!
— Нда-а-а, — только и мог промямлить я.
Целый день я думал и вспоминал все, что мне говорила Илария Алексеевна, и постарался кое-что записать: накануне я как-то не сообразил это сделать. Только теперь я понял, что мне посчастливилось встретиться с человеком, наделенным сверхъестественной энергией, человеком, я бы сказал, чуть-чуть безалаберным, но фанатически преданным науке, и прежде всего нашей экспедиции.
После отъезда Иларии Алексеевны дело пошло у нас намного быстрее и лучше. Не то чтобы мы получили от нее исчерпывающий инструктаж, но у нас появилась какая-то уверенность в том, что пускай плохо, пускай с ошибками, но мы делаем то, что нужно. Поэтому нам стало как-то спокойнее работать.
Растения-долгожители
Мы обследовали луга, которые шли полосой вдоль реки по дну долины. А кругом, и по широкой долине, и по невысоким и сглаженным горам, шли терескеновые пустыни. И плоские террасы, и склоны гор — все было покрыто терескенниками. Сухолюбивые, холодовыносливые низкие полукустарники, почти все тело которых, за исключением веточек, расположено под землей, спрятано от холода, от зимних ветров и морозов, терескены чрезвычайно долговечны. По нашим подсчетам, встречаются кустики высотой всего десять — пятнадцать сантиметров, имеющие возраст сто, двести, а то и триста лет.
Вообще на Памире растения чрезвычайно долговечны. Там есть полыни Скорнякова, рутолистная и другие, живущие сотни лет. Особенно долговечны растения-подушки, плоские распластанные тела которых, похожие на лепешки, представляют собой сплошное переплетение веточек. Заросли таких подушек иногда занимают на Памире огромные пространства: например, в районе Шадпута они тянутся на десятки километров. Там есть маленькие подушечки величиной с пуговицу, которым по пять — десять лет, и есть огромные, до одного-двух метров в диаметре. Им по триста — четыреста лет. Это остролодочники. У этих подушек есть центральный ствол — корень, и, когда он отмирает, вся подушка сразу гибнет.