Но есть такие подушки, например акантолимон или зиббальдия, у которых отдельные побеги дают придаточные корни. Это уже колония, происходящая от одного семени. Такие подушки развиваются и когда центральный корень отмирает: они непрерывно нарастают по краям и отмирают в центре. Через некоторое время такая подушка превращается в кольцо: нарастая по одному — по три миллиметра в год, такие живые растительные кольца достигают трех, пяти, а то и десяти — двадцати метров в поперечнике. Если считать, что прирост таких подушек в среднем равен двум миллиметрам в год, то возраст экземпляра (вернее, колонии), имеющего двадцать метров в поперечнике, — около пяти тысяч лет. Подобные кольца образуют и некоторые злаки, например галечный ковыль. Встречаются кольца ковыля до тридцати метров в диаметре! Скорость нарастания у них равна одному-двум миллиметрам в год, значит, возраст этих колец ковылей равен трем — пяти или даже восьми тысячам лет. И это на Памире не редкость: «колонии» растений, образовавшиеся из одного семенного всхода, живут многие тысячи лет!
Но вот что интересно. Живут такие растения на Памире плохо, рост у них маленький, семян дают мало, но живут они очень долго. А вот если выкопать такой древний, скажем столетний, экземпляр терескена, пересадить в ящик, отвезти в Ташкент, где тепло, и поливать его, то происходит неожиданная история. Терескену в Ташкенте жить прекрасно, он начинает бешено расти, превращаясь за год в метровый куст, интенсивно цветет и плодоносит. А через год гибнет.
После отъезда Райковой половину августа, а затем и весь сентябрь мы непрерывно шли челночным ходом, делая геоботаническую карту уже всей территории Юго-Восточного Памира. Площадь, которую мы должны были заснять, была огромна, и мы очень торопились.
Работал я по большей части один, так уж получилось. Дело в том, что наш Карабай был парень неплохой, но какой-то фанатичный охотник. Он все время охотился, и все неудачно. У него был киргизский мултук — древнее шомпольное ружье на сошках, произведение местных ферганских мастеров. Порох для этого мултука охотники делали сами. Здесь в горах была сера, древесный уголь не составлял проблемы, а селитру как-то изготовляли из конского навоза. Такой мултук — ружье достаточно примитивное, заряжается он с дула, а воспламеняется порох зажженным фитилем через дырочку в стволе. Зажигают фитиль, высекая искру при помощи кремня и огнива. Пороху у киргизов в то время было много, а свинца мало. Поэтому одной и той же пулей обычно стреляли несколько раз. Убьют архара, вырежут сплющенную пулю из тела, подстукают ее молоточком и опять ею же зарядят ружье. А вот били эти мултуки неплохо, особенно на небольшом расстоянии.
Вот наш Карабай и охотился целые дни. И все зря, ничего у него не получалось. Пуля у него была одна, и он все боялся промазать. Когда мы ставили где-либо лагерь, то Карабай сразу исчезал на охоту. Ассылу приходилось возиться с хозяйством, «обеспечивать питательную базу», а мне приходилось в одиночку заниматься наукой. Но без Карабая обойтись мы не могли, он все знал — и дороги, и корма, и дрова. Да и мужик он был хотя и мрачноватый, но неплохой.
Приближение зимы
Кончился сентябрь, начался октябрь. Стало холодно, трава пожелтела, заморозки были каждую ночь. На окружающих хребтах было видно, как после каждого ненастного дня снег спускается все ниже и ниже. Зима здесь шла сверху, с вершин гор. В долинах снег выпадал и таял, а в горах, что повыше, уже не таял и постепенно спускался все ниже.
Мы явно опаздывали, вернее, задание нам было дано такое, что выполнить его за короткое памирское лето таким юнцам, как мы с Ассылом, было почти невозможно. А мы все шли челночным ходом: пять километров вдоль Оксу, ход на гребень хребта и опять назад до реки. Ход туда, ход сюда, описания, описания, гербарий, гербарий, карта… А травы все уже желтые, а заморозки все крепче, и снег все ниже. Только днем становится теплее и поэтому веселее.
В самом конце октября мы наткнулись на геологический лагерь Калмыковой. Вокруг хозяйки теперь толпились молодые геологи, грязные, рваные, бородатые, но красивые и зубастые.
— Кирилл! — сказала Калмыкова. — Становится холодно! Журавли строятся в треугольники. Пора и вам. Я третьего дня встретила Райкову. Она поехала в Башгумбез сворачивать работу. Что вы станете делать, если перевалы закроются? Идите прямо на Башгумбез, и сейчас же!
— Н-да! — задумчиво сказал Ассыл. — Под наш отъезд моральная база подведена. — И пошел попрошайничать насчет консервов и сухарей. — Ну вы же не повезете назад консервы, ребята! — говорил он геологам. — Не жадничайте, вы же завтра все побросаете! Отдайте лучше нам!