Здесь, в этих непроходимых пойменных джунглях, жили и копали в болотах лежки кабаны. Здесь были целые стада благородного бухарского оленя хангула. Здесь были тигры. Правда, в тот приезд в Балку я их не видел и не слышал. В следующий приезд, осенью, мне больше повезло, но об этом знакомстве с тигром я опасаюсь рассказывать не только письменно, но даже и устно. Не хочу, чтобы меня обвинили в «охотничьих рассказах».
Уже в тот вечер, когда я впервые увидел Тигровую балку, я сразу почувствовал это могучее кипение, горячее брожение растительной и животной жизни в пойме Вахша среди сухих, раскаленных, мертвых пустынь.
Над морем камышей слышался отдаленный и близкий птичий крик, тут и там поднимались стаи уток. Некоторые летели в одну сторону, другие — в обратную. Широкая полоса тростника внизу под обрывом у моих ног в нескольких местах шевелила своими верхушками. Там кто-то был. Олени? Кабаны? А может быть, сами хозяева Балки?
Солнце заходило, и, когда оно зашло за возвышенности Актау, расположенные далеко на горизонте, по ту сторону Вахша, из камышей и болот поднялось несметное комариное войско и двинулось на меня. Я услыхал и даже увидал приближение комариных туч. Я бежал в кибитку, поспешно затворил дверь и с радостью увидел, что края двери обиты кошмой. Значит, бывшие хозяева были умные люди. Мусор — это не беда, вот комары — это гибель. Я не только затворил дверь, а еще, чтобы было поплотнее, привязал ее веревкой за ручку к топчану. Тут я был в безопасности.
Я наскоро поел в сгущающихся сумерках и лег на топчан. Изредка с поймы доносились какие-то неясные звуки, птичий крик, иногда хлопанье крыльев и свистящий звук быстрого полета стай, проносящихся у меня над головой.
Но вскоре отдаленные звуки перестали меня интересовать: у меня над головой, в камышовой крыше кибитки, начались какие-то шорохи. Я, конечно, стал сейчас же вспоминать скорпионов и фаланг, которые так любят селиться в трещинах стен старых развалин. Я приподнялся и сел на топчане, подумывая, не выбраться ли мне со спальным мешком наружу, но, вспомнив комаров, остановился. Шорохи над головой продолжались, усиливались, началась возня, и вдруг раздался резкий писк.
У меня отлегло от сердца: писк был явно мышиный. Я растянулся на топчане и уже спокойно стал прислушиваться к беготне и писку мышей в камыше. Я уже засыпал, когда этот писк, шуршание и беготня начали усиливаться. Мыши веселились или дрались вовсю, они носились с писком с одного края крыши до другого. Я вытащил нож из ножен и сильно постучал рукоятью по топчану. Все затихло, и я опять стал засыпать, когда наверху начался новый приступ беготни и писка. Я опять застучал. Опять тишина, и снова беготня, и на этот раз такая возня, что и на мой стук не реагируют, и труха сверху сыплется.
Сна опять как не бывало. Что же там происходит, в камышовой крыше? Тут, видимо, не игра, тут что-то похуже, кто-то охотится на мышей. Ласка? Хорек?
В кибитке было темно, только на полу и стене от небольшого окна падал яркий четырехугольник света — в небе прямо против окна стояла полная луна. И тут шуршание и писк на крыше перешли всякие границы, а затем я совершенно отчетливо увидел и услышал, как сверху, с потолка, на пол шлепнулся какой-то темный комок, распрямился на освещенном куске пола и кинулся в темный угол.
«Батюшки, змея!» — с ужасом понял я. Она, видимо, так увлеклась охотой на мышей, что сорвалась и шлепнулась с крыши на пол!
Что делать? Я, поспешно подтянув ноги, вскочил на топчане. Бежать к двери? Но там темно, кто ее знает, куда она подалась, где она. А потом — я разут.
Вылезти в окно? Невозможно, я не пролезу, окно мало. Трясясь от страха, я стоял босиком в трусах на топчане, в руке у меня был нож. Но на что мне нож против змеи, которую я даже не вижу? В кибитке полная тишина. На крыше, после того как змея свалилась, все затихло. Змея тоже не подавала никаких признаков жизни. Наверное, тоже трясется от страха где-то в углу, в темноте. И тут меня осенило. Я нагнулся, не торопясь, чтобы не испугать змею, нащупал ножом веревку, ведущую к двери, и стал ее резать. Веревка скрипела под ножом и не поддавалась. Я отдернул руку, потом дотянулся и резанул сильнее.
И вот — какое счастье! — дверь, не придерживаемая больше веревкой, поворачивается на своей единственной петле и полуоткрывается. Появляется широкая щель, а за ней ярко освещенная луной пустыня. Я не двигаюсь. Мертвая тишина минуту, вторую, третью. Я не знаю, сколько это продолжается, я все стою босой на топчане, голова упирается в камышовую крышу, меня трясет, а я все жду: что будет? И наконец совершенно бесшумно через порог перескакивает стремительная черная тень, какой-то изгиб тела, и тела мощного, и здоровенная черная змея исчезает за порогом!