— Ну, а другие? Рабочие? Крестьяне? Интеллигенция? Ну, а вы?
Я сказал:
— Ну, считай. Мой оклад сейчас девятьсот рублей. А здесь, на Дальнем Востоке, я имею нагрузку, коэффициент за отдаленность, квартирные и т. д. Всего умножай мой оклад на 4,6. Вот так. Буду здесь месяцев шесть, да и зимой оклад. Вот и выходит, что мой средний заработок тысяча восемьсот рублей. Я не в тюрьме, и заработок у меня в пять раз больше. Каково? А?
Аудитория была совершенно сражена.
Со Счастливчиком разговор был совсем другой. Это был очень красивый парень, с каким-то типично «блатным» шиком и манерами. Даже в одежде заключенного он отличался какой-то щеголеватостью. Враль он был классный, но немногословный, как бы скрытный и потому внушающий доверие. Откровенно он говорил редко, и откровенным по-настоящему он вряд ли был с кем-либо вообще. Это был принципиальный уголовник, который считал, что работают только дураки. Он был то, что называется «вор в законе», он принципиально не хотел работать. Вот «достать» что-либо считал приличным, а работать — неприличным.
Счастливчик хорошо пел, у него была гитара и широкий набор «блатных» песен типа:
Мне в жизни приходилось сталкиваться с уголовниками, с настоящими, «профессиональными» уголовниками, и все они в основном люди одного типа. Как правило, настоящий уголовник и неглуп, и может блеснуть в обществе, может рассказать что-нибудь интересное, и спеть, и сплясать, он горячо берется за разные развлечения и разные дела. Но он очень быстро остывает. Проработать систематически, скажем, месяц, как следует, по-настоящему, он не может, у него не хватает выдержки. Отсутствие выдержки и нежелание, а порой и неспособность к труду делают из человека уголовника. Уголовник повышенно самолюбив, из-за обиды он может пойти на риск, берется за нож, из-за проигрыша в карты может выкинуть дикие фокусы.
Когда началась рекогносцировка, в ней приняли участие все специалисты: геоботаники, почвоведы, агрономы, топографы, геологи. Мы шли, шли непрерывно, а кругом все заметно менялось. Из черных пупырышков, покрывающих ветки лиственниц, показались и стали стремительно вылезать пучки веселых зеленых иголочек, на березках быстро-быстро набухали коричневые клейкие почки. Зазеленели побуревшие за зиму листочки багульника, брусники. На кочках пушицы полезли остроносые иголочки листочков. И даже у бурых прошлогодних листьев, которые казались мертвыми, вдруг позеленели основания. С каждым днем весенние дожди все меньше оставляли снега в самых темных и глубоких оврагах, и по утрам на рассвете можно было слышать, как где-то далеко-далеко токуют глухари.
И вот прорезали прошлогоднюю бурую листву, просунули свои побеги подснежники, а за ними черемша и злаки, и вдруг сразу, с размаху все зазеленело и началось лето. Весна, не успев начаться, кончилась, сразу же началось тепло, быстро переходя в жару, а за этим немедленно в воздухе появился таежный кошмар — гнус, слепни и комары.
Мы шли по нехоженой тайге, через буреломы и завалы, через болота и ручьи, описывая растительность и почвы. Топографы двигались точно по основному азимуту. Но мы, геоботаники, почвоведы и другие, носились челночным ходом, забирая то вправо, то влево, знакомясь с растительностью и почвами целой широкой полосы. Удивительно сейчас подумать: в день с работой мы делали двадцать пять — тридцать километров совершенно без дорог. Вечером мы валились в лагере как подрубленные. Но удивительно: больных не было, отстающих не было, и, странное и непонятное дело, я даже начал прибавлять в весе. Правда, питались мы неплохо, супы были такие, что в них ложка стояла, компоты мы поедали ведрами.
Скверно и тогда и позже, в течение всей этой экспедиции, обстояло дело с обувью. Обувь горела на ногах. В течение дня она десятки раз то мокла, то просыхала, ибо мы шли то лесом, то через ручьи и болота, по камням и по скалам и по буреломам. И обувь снашивалась молниеносно, буквально горела на ногах.
Но главное не то, что обувь то мокла, то сохла, главное — пушица. Пушица — это такая трава, которая растет здесь вдоль рек по болотам и по лугам. Она образует кочки, то небольшие, то подчас в метр высотой. Но не кочки опасны, хотя хлюпать между ними по ледяной воде очень неприятно, а прыгать по ним и соскальзывать с них в мочажины еще хуже. Страшны листья пушицы. Листья пушицы имеют в поперечнике форму ромба, и грани у этого ромба все усыпаны крошечными острыми крючочками. Если вы такой лист с силой продернете сквозь пальцы, то сильно порежетесь. Поэтому, когда вы идете по пушицевому болоту, не восхищайтесь красивыми белыми пушками, которыми украшены кочки пушицы. Посмотрите на носки своих сапог: они у вас побелели, их пропиливают тысячи, десятки тысяч пилок тонких листьев пушицы. Пушица работает как терка. Мы старались ходить осторожно. Не помогало. Мы стали делать кожаные щитки на носки: помогало, но слабо. Наконец додумались, и на наших сапогах и ботинках появились носки из жести; кроме того, был отдан приказ ежедневно мазать обувь дегтем дважды. Но до всего этого мы додумались только к концу лета, сменив и растрепав к этому времени по четыре, по пять пар обуви.