В этом краю, на границе Восточной Сибири с Дальним Востоком, как я уже говорил, господствует даурская лиственница. Она везде. Только на вершинах сопок у подножия лиственниц лежит ковер из кустистых белых лишайников, а по склонам сопок почва между деревьями покрыта брусникой, которой здесь осенью так много, что она окрашивает многоверстные пространства в красный цвет. Ниже по склонам опять лиственница, только уже с зеленым мхом и багульником, а внизу по дну долин, которые обычно заболочены, опять лиственница, но уже низкорослая, корявая, и земля под ней сплошь покрыта белыми болотными сфагновыми мхами. Лишь на высоких горах, на высоте тысячи метров, лиственница исчезает и ее заменяет каменная береза. Выше идет узкая полоска кедрового стланика, а еще выше гольцы — голые скалистые и щебнистые вершины сопок, покрытые горными тундрами. Но это на высоких горах.
Только узкой полоской вдоль рек, где чуть теплее, так как почвы обогреваются проточными водами, появляются другие древесные породы: чозения, ива, ольха, береза, ели и пихты, а под ними кустарники — таволга, шиповник и узенькие полоски лугов. Здесь веселее, здесь много цветов, здесь много живности, поют певчие птицы, а по отмелям, рек бегают кулики и плещутся утки.
Остальная лиственничная тайга мертва. За все лето, что мы проработали в тайге, мы только два раза издалека видели лосей, вот и все. Из мелких животных тайга богата бурундуками и лесными мышами, но и то не везде. Раза три встретили глухарей, два раза дикуш, удивительных птиц, совершенно не знающих страха. Белки встречаются, но редко. В пойменных лесах я трижды слышал посвист рябчиков, но не видел их ни разу. Можно тихо просидеть и час, и два, и три, но не услышать и не увидеть ничего живого… Редко-редко в вершинах деревьев раздается попискиванье корольков, кочующих пересвистывающейся стайкой, иногда издали донесется стук дятла, вот и все.
И для этого есть очень важная причина. Дело в том, что в тайге попросту есть нечего. Хвою лиственницы не ест никто, а ее ствол и ветви очень смолисты и не дают пищи насекомым, пока дерево живое. А нет насекомых — нет и насекомоядных птиц. На земле растут только мхи, лишайники и пахучие, но несъедобные багульники, шикша, рододендроны, а травы нет, нет корма для травоядных — и нет лося, косули, оленя. Только осенью появляется корм для зерноядных птиц — глухарей, рябчиков, тетеревов. Поэтому вся живность сосредоточена здесь вдоль русел рек, где есть лужки, или выше — в горах, в березовых лесах. По берегам рек держатся летом лоси, там есть заводи с водной растительностью, с тиной и улитками, значит, здесь можно встретить кулика и утку. Тут больше ягод — и появляется рябчик, встречается заяц.
Мы часто ругаем человека за вред, который он наносит природе, уничтожая естественную растительность, а тем самым и животных. Здесь же все наоборот. На плоских заболоченных равнинах и в широких долинах, покрытых редкой жалкой лиственницей, пусто и безжизненно, идет сплошное моховое сфагновое болото. Но если осенью, когда сухо, поджечь сфагновый покров, то на его месте образуется пушицевое болото. А если спалить потом и пушицу, то вся эта площадь покрывается высоким злаком — вейником Лангсдорфа. Эту траву и лось, и косуля едят, а на кочках поселяются утки.
Современная естественная растительность здесь не дает человеку почти ничего, кроме древесины, но человек культивацией и осушением может превратить болото в вейниковый мокрый луг-сенокос, а зеленомошный лиственничный лес — в суходольный луговой выгон.
Поэтому мы вскоре бросили искать естественные сенокосы и выгоны — их здесь не было, — но зато выяснили, что ряд типов лиственничных лесов после пожара сменяется лугами или хорошим березняком с густым травяным покровом, и мы стали искать такие типы леса. Мы уже не разочаровывались, видя пушицевые болота; мы знали, что на их месте можно получить сенокосы.