Все эти месяцы, что я провел в Светлом, я работал до исступления. В то время я думал, что как ни печально, но памирский период моей работы кончился впустую, ни статей, ни диссертации у меня нет, и что нужно браться за Сибирь или Дальний Восток. И к началу войны я положил в железные сейфы «Переселенпроекта», стоявшие в Гостином дворе в Ленинграде, совершенно готовую диссертацию и шесть готовых статей на разные сибирско-дальневосточные темы.
В декабре закончилась моя восточносибирско-дальневосточная экспедиция. В Ленинграде я сдал полный отчет и по материалам отчета написал диссертацию.
Во время войны в самые трудные дни мне бывало легче и теплее, когда я вспоминал, что в Гостином дворе в Ленинграде в железном сейфе у меня лежит готовенькая диссертация. «Кончится война, приеду и защищу», — думал я. Но судьба преподнесла мне совсем другое. В конце войны я узнал, что Гостиный двор разбомбили, он горел, и от моей диссертации даже дыма не осталось…
Возвратившись с войны, я сразу поехал на Памир. За лето собрал материал, за зиму обработал и весной защитил, так что задержка с диссертацией была только на год. Но все-таки жалко, что ушла дымом большая работа по Сибири и Дальнему Востоку. Работа стоящая да и сделанная с охотой.
А вообще всегда неприятно, когда работа пропадает. Жалко.
Караалма
Стыдно сказать, но, будучи уже кандидатом и старшим научным, я неоднократно и успешно занимался попрошайничеством. Я был сотрудником Памирской биостанции, и я был ботанико-географом. А директором биостанции был физиолог растений. Поэтому на физиологические работы было все что нужно: и сотрудники, и машины, и приборы. А для меня, ботанико-географа, не было ни сотрудников, ни транспорта, ни приборов. И мне приходилось пускаться на всякие хитрости.
Дело в том, что рядом с нашей биостанцией работали физики, у которых всего было много. Вот я и попрошайничал.
Попрошайничал я, нужно сказать, с умом, готовился к этому, продумывал, что и как сказать, когда сказать и кому. Физики работали хорошо, я бы сказал — бешено, с утра и до вечера, до полного изнеможения. Поэтому время от времени их можно было подбить сделать передышку, совершить какой-нибудь вояж, вылазку в природу.
Так было и в этот раз.
Главное, чем я тогда интересовался, — это влиянием человека на естественный растительный покров. На Памире это влияние было до сих пор в основном отрицательное. Человек уже давно выбивал своими стадами пойменные луга, и они становились все беднее и все кочковатее. Он истребил на топливо на огромном пространстве вокруг населенных пунктов весь терескен и другие полукустарнички, и эти огромные территории превратились в каменистые безжизненные равнины. (Правда, сейчас в ряде мест уже начаты работы по посевам пустынных растений, по залужению.)
А в других горах? Мне хотелось выяснить, что сделал человек там с естественной растительностью: повредил ей или улучшил ее?
В середине тридцатых годов я много раз пересекал в поезде Ферганскую долину. И целый день от Ташкента до Андижана поезд шел по бесконечной пустыне, где редкие оазисы были только вкраплением в общий пустынный фон. А над этой пустыней в конце долины стоит могучий Ферганский хребет, склоны которого покрыты ореховыми лесами и лугами. Западные ветры, проходящие над Ферганской долиной, сбрасывают приносимую ими влагу, только поднимаясь в горы. Этот западный воздушный ток приносит на склоны Ферганского хребта дождь и снег.
В 1934 году я сделал профиль на склоне Ферганского хребта и описал его растительность. Но если прежде поезд, пересекавший Ферганскую долину, тащился сутки по пустыне, то теперь, в пятидесятые годы, от Ташкента и до Андижана он идет по сплошному оазису. Каналы, каналы, каналы прочертили все дно долины, поля, поля и сады покрыли всю ее поверхность. Поэтому если в тридцатые годы западный воздушный поток шел над сплошной пустыней и только иссушался, то теперь он шел над сплошным оазисом и должен был увлажняться. Не может быть, чтобы превращение Ферганы в сплошной оазис не обогатило влагой и воздух над долиной. А следовательно, должна была обогатиться и растительность Ферганского хребта.
И мне очень хотелось узнать, так ли это, а для этого нужно было посмотреть на Ферганский хребет, на его растительность теперь, через двадцать лет после закладки первого профиля.