Каждый день в полдень на востоке появлялись голубые просветы. Мы смотрели на них умоляющими глазами, но к вечеру тучи снова плотно затягивали небо, и всю ночь шел проливной дождь.
Утром 4 августа с юга подул очень сильный ветер, и тучи, двинувшиеся на север, что здесь было редким явлением, начали рассеиваться над хребтом. Можно было снова посетить хорошие птичьи места и пополнить наши коллекции.
Утро началось с небольшого происшествия. Из кедрового стланика вышел северный олень и направился к нашей палатке. Зверь был явно озадачен тем, что ему пришлось увидеть на лугу, где до этого он, по-видимому, неоднократно пасся. В центре небольшой альпийской лужайки стояла ярко-синяя палатка, перед ней горел костер, а вокруг шевелились какие-то существа, которые, в отличие от всех виденных раньше, почему-то были только на двух ногах. Олень решил не испытывать нашей лояльности — он прыгнул и быстро упругим галопом ускакал к снежнику.
Проводив приятного гостя, мы с Велижаниным стали подниматься на перевал, добывая отсутствующих в коллекции птиц. К десяти часам утра мы были уже над глубокой долиной и с большой высоты смотрели на белеющий внизу ручей.
И тогда мы увидели медведя. Зверь медленно пробирался через стланик, придерживаясь зарослей березы, ольхи и ивы, где он срывал сочную зелень трав. Медведь был хорошо виден без бинокля — он шел со скоростью не более одного километра в час. Находился он примерно на одной высоте с нами, но, судя по направлению его хода, имел намерение спуститься в распадок. До зверя было примерно четыреста метров, но он хорошо выделялся в стланике темной окраской шерсти.
Мы решили не упускать возможности добыть дополнительный материал по морфологии медведя. Отряд накопил уже много интересных данных о жизни медведя на Байкальском хребте, но все еще чувствовалась нехватка именно в морфологическом материале.
Был обдуман и принят план охоты. Велижанин стал подниматься по гребню, с тем чтобы обойти медведя сверху и не дать ему выйти из долины. Я быстро спустился на дно долины и занял удобное место для стрельбы.
Медведь продолжал двигаться в прежнем направлении и был уже невдалеке от меня, но я решил подпустить его как можно ближе и бить наверняка. Мне не раз приходилось убеждаться в том, как трудно попасть по убойному месту с большого расстояния и как досадно мал калибр имевшегося в нашем распоряжении нарезного оружия.
Зверь брел наискосок по склону, то показываясь на открытых россыпях и лужайках, то совершенно скрываясь в зарослях стланика или в рощах каменной березы.
Высоко над ним по гребню бокового водораздела шел Велижанин. Еще несколько десятков минут, и Велижанин выйдет на одну линию с медведем. Вот он уже поравнялся с ним, но сверху, по-видимому, ему не видно зверя, и он продолжает идти вперед.
Я ждал, что медведь услышит Велижанина и тогда неминуемо должен будет свернуть прямо на меня. Но Велижанин шел, видимо, очень осторожно, и зверь не собирался менять направления.
Медведь уже прошел то место на склоне, напротив которого находилась моя засада, и продолжал спускаться вниз. Я стал опасаться, как бы он не вышел к реке вне выстрела. Вдруг зверь пошел быстрее. Если он сейчас не изменит направления, тропа выведет его за небольшой мысок справа от меня, и тогда уже нельзя будет стрелять.
Зверь уходил от выстрела. Он уже почти спустился в долину рядом с мыском и сейчас пробирался сквозь густые заросли ивняка — там с треском раздвигались и колыхались кусты. Медведь неизбежно должен будет выйти за мысом.
Мне не оставалось ничего другого, как попытаться выйти к мысу, хотя я и чувствовал, что это почти безнадежно. Сильный шум, сопровождавший каждый шаг зверя в кустах, не помешал ему мгновенно услышать мои крадущийся шаг. Медведь тотчас поднялся на дыбы и уже смотрел в мою сторону. Я замер, но он уже увидел меня и, прежде чем я успел что-нибудь предпринять, бросился вверх по горе, прямо на Велижанина.
В прогалинах среди кустов медведь был хорошо виден, и тогда я выстрелил по нему с руки. Одна из пуль настигла зверя. Он остановился, выгнулся, схватил себя зубами за бок и тут же исчез в густых зарослях стланика.
Я больше не видел медведя, но Велижанин сверху пронаблюдал, как он, панически удирая, спустился в долину, как бежал, не оглядываясь, вверх по ручью, как пересек его, потом стремительно поднялся по открытой и очень крутой россыпи и вдруг рухнул в зарослях стланика.
Мы подошли к тому месту, где зверь взбегал на россыпь. На камнях и траве отпечатались крупные кровавые следы, которые вели вверх по россыпи. Подъем, так уверенно взятый раненым зверем, отнял у нас немало сил.
Несколько капель крови мы нашли на хвое, но дальше не удавалось обнаружить никаких следов. Мы безуспешно потеряли на поиски около часа. Склон здесь был очень крутым, а заросли стланика совершенно непроходимы. Вскоре мы выбились из сил. И вдруг, когда надежда готова была оставить нас, мы увидели его между двумя большими камнями в густом стланике, на дне неглубокого понижения.
Перед нами лежал довольно крупный, но очень светлый медведь-самец. Несмотря на почти полную линьку, шерсть на нем была высокой и густой. Одно ухо зверя было разорвано вдоль до самого основания — след жестокой драки со своими сородичами. Лапы — очень большие, с крепкими загнутыми когтями и толстой кожей на подошве; длинные загнутые клыки, которые от времени стали совершенно желтыми. В длину медведь имел около двух метров и весил около двухсот килограммов.
КОШМАРНЫЙ ДЕНЬ
Ночь мы снова провели нелегко, но новый день, 5 августа, стал одним из самых невыносимых дней ульканского похода. Утро встретило нас сплошным серым туманом. Тяжелые стратусы, плотно прижимаясь к горам, ползли вдоль долин и распадков, и мы оказались в самой их отвратительной гуще. Простым глазом были хорошо видны пролетавшие мимо нас капли воды величиной с булавочную головку. Они мчались туда, куда их гнал ветер. Но с ветром происходило что-то совершенно невозможное — он метался от куста к кусту, мгновенно менял направление.
Костер удалось разжечь с огромным трудом, но сидеть у него было настоящей пыткой. Ветер гнал дым куда-то на юг, мешая его с туманом. Внезапно ветер менял направление и дул в прямо противоположную сторону, и тех, кто не успевал отскакивать и отворачиваться, он обдавал дымом, огнем и искрами, завивая на бороде и усах желтые колечки. Мы задыхались в дыму, опалили ресницы, брови. В сотый раз мы пересаживались у костра, пытаясь приноровиться к ветру, но он неожиданно снова менялся. Глаза выедало дымом, они беспрерывно болезненно слезились. Отойти от костра не было никакой возможности — все были насквозь мокрыми и вдали от костра сразу начинали дрожать от холода.
В полдень облака поднялись выше, капли, носившиеся вокруг нас, становились все меньше и вскоре сделались почти незаметными. Пошел дождь. Он не прекращался пи на минуту до следующего утра. Все предыдущие ночи мы спали всего по три-четыре часа, но эта ночь была настоящим адом. Мы дрожали не переставая, как в тяжелой лихорадке. Особенно сильно стонал Хатабыч, который когда-то попал под поезд и у которого было несколько очень болезненных переломов.
ЗДРАВСТВУЙ, РОДНОЕ MOPE!
Утром при первых проблесках рассвета Хатабыч выполз из палатки и попытался разжечь костер. Дождь перестал. Было пасмурно; как и в предыдущие дни, по горам ползли черно-серые стратусы, но вскоре появилась надежда на улучшение погоды. Далеко над Байкалом среди сплошных туч снова показались яркие голубые пятна. Но наше терпение и силы окончательно истощились.
— Проклятье, — прохрипел Велижанин, — я больше не верю этим голубым лжецам.
— К черту, — подтвердил Хатабыч.
Мы решили немедленно свертывать палатку и двигаться к базовому лагерю.