8 августа задолго до восхода солнца, «лодку починя и парус скропав», мы пошли за море. Лодка была еще совсем новой, и поэтому вся «починка» ее состояла в установке паруса.
Хатабыч выпилил две доски, проделал в них дырки для мачты и закрепил доски на лодке — одну на дне, другую на бортах. Парус был сшит из куска нетолстого брезента. За несколько часов лодка была готова к путешествию. В последний момент Хатабыч почувствовал себя не очень хорошо и не смог участвовать в поездке. Его спальный мешок был выгружен, а на его место положен мешок Велижанина.
Байкал был абсолютно спокоен. Мечта наша о легком северо-западном ветре оказалась тщетной — на гладкой поверхности озера нигде не появлялось даже сколько-нибудь заметной ряби.
Через несколько часов мы стали заметно уставать и решили сменяться на веслах каждый час. Лодка шла вперед ровно и медленно — когда после завершения перехода мы подсчитали среднюю скорость, она оказалась 3,6 километра в час, хотя каждый из нас греб в полную силу.
Нам нужно было проплыть не менее восьмидесяти километров на юго-восток. Мне хорошо знакомы очертания пиков и мысов Баргузинского хребта — лодка шла прямым ходом к мысу Черному.
В двадцати километрах от берега над лодкой пролетела первая крупная бабочка. Она летела очень точно с востока на запад, пересекая Байкал по наименьшему расстоянию. Бабочка пронеслась с очень большой скоростью в пяти метрах над поверхностью Байкала и почти рядом с нашей лодкой. Несмотря на то что она пролетела не менее пятидесяти километров, в ее полете совершенно не чувствовалось усталости.
Вскоре показалась вторая бабочка, которая летела в том же направлении и на той же высоте. Всего за день пути мы видели около десяти бабочек, перелетающих через Байкал. Наблюдать за бабочками можно было только в очень неширокой полосе и только в том случае, если они пролетали достаточно близко к нам. Если ширину этой полосы условно ограничить ста метрами, то легко подсчитать, что через каждый километр водного пространства Байкала за день пролетело около ста бабочек. Всего же за этот день Байкал пересекли с берега на берег тысячи бабочек.
Наше наблюдение позволяет лучше понять роль Байкала как зоогеографической границы. Семьдесят километров водного пространства — не препятствие для проникновения некоторых форм животных с одного берега на другой. Тем не менее многие птицы — овсянка-дубровник, обыкновенная пустельга, филин и некоторые другие — на восточном и западном побережье Байкала представлены самостоятельными подвидами, иногда заметно отличающимися внешним обликом.
Не являясь серьезным препятствием для расселения многих видов насекомых, птиц и других представителей животного царства, даже содействуя расселению некоторых животных, Байкал все же служит довольно заметной зоогеографической границей. Проникновение особей с западного на восточное побережье Байкала настолько незначительно, что это приводит к образованию самостоятельных подвидов. Это явление особенно заметно среди птиц, возможно, что оно будет открыто и среди насекомых.
Все бабочки принадлежали к роду ванесса. Летом этого года энтомолог Н. Г. Джолова наблюдала массовое размножение этих бабочек в Забайкалье, на островах Селенги. Позднее ей удалось выяснить, что массовое размножение этих бабочек происходило во многих местах Забайкалья. Вполне вероятно, что интенсивный перелет бабочек через Байкал был вызван их массовым размножением в Забайкалье.
Наступил вечер, и вскоре стало совсем темно. Черной стеной приближался Баргузинский хребет. Нам казалось, что он уже совсем рядом. Передавая друг другу весла, мы каждый раз надеялись, что больше не придется сменять гребца. Но проходил час за часом, берег был по-прежнему далеко, мы снова и снова сменяли друг друга на веслах, и снова приходилось сжимать их до крови натертыми руками.
Только глубокой ночью под лодкой наконец зашипела прибрежная галька. Места были хорошо знакомы, и мы поняли, что подошли к берегу немного севернее мыса Черного. До Давше оставалось еще километров десять, но мы решили переночевать здесь и уже утром добраться до центральной усадьбы заповедника. Переезд через Байкал продолжался двадцать два часа, за это время мы по одиннадцать раз успели смениться на веслах.
Мы вытащили лодку на берег, расстелили на пляже спальные мешки, проглотили по нескольку кусков слежавшейся каши, заняв ее холодной водой из Байкала, а лотом залезли в спальные мешки и заснули как мертвые.
Проснулись мы довольно поздно. Байкальский хребет и озеро у горизонта ярко освещало солнце, но у подножия Баргузинского хребта еще чувствовалась ледяная прохлада. От нашего дыхания спальные мешки за ночь покрылись белым инеем и затвердели, как на морозе. Спали мы одетые, не снимая шапок, и совсем не ощущали холода, а может быть, просто не чувствовали его в тяжелом сне.
Дул небольшой ветерок с севера, и мы решили взять его к нам в помощники. Побросав в лодку спальные мешки, отошли от берега и поставили парус. Он затрепетал, выгнулся, потом сильно надулся — лодка медленно поплыла к югу. Но ветер был слишком слаб, и нам пришлось помогать ему, снова взявшись за весла.
Лодка плавно обогнула мыс Тоненький, и вот уже впереди за высоким и крутым мысом Немьянда показался поселок Давше. Его оранжевые домики ярко горели на солнце. За ними начиналась тайга, уходящая вверх по черным отрогам гор, которые казались черными только внизу, а дальше становились белесыми и прозрачными, как в голубом тумане, и наконец замыкались высокой зубчатой стеной с четко выделявшимся треугольным пиком.
Здесь, в одном из этих сосновых домов, я прожил почти безвыездно четыре года; здесь все напоминало о прошлом и было родным и близким до боли в сердце. Велижанин впервые попал в эти места и сейчас был обуреваем первыми, самыми непосредственными и яркими впечатлениями.
Лодка подошла к берегу около устья реки Давшинки. Над обрывом террасы, упирающейся в галечниковый пляж, показалась высокая широкоплечая фигура. Это Устинов вышел посмотреть на странную и неизвестно откуда появившуюся посудину. Он узнал меня только тогда, когда подошел к нам вплотную. Мы крепко обнялись.
Вечером не было конца рассказам и воспоминаниям. Пришел Дедушка Постников и Тольча. Савелий Михайлович ставил сети где-то в районе рыбачьей Сосновки, поэтому не смог участвовать в этой встрече. Устинов отдал нам свое ружье на все время экспедиции, и мы могли завтра же утром, не теряя ни одного дня, отправляться обратно. Спали мы эту ночь особенно крепко и спокойно.
Байкал решил сыграть с нами неприятную шутку. Проснувшись, мы услышали грохот прибоя и после, стоя на берегу, долго наблюдали за тем, как тяжелые крутые валы с яростью трамбовали берега. Шторм не прекращался до вечера 15 августа. Все эти шесть дней нам пришлось бродить по берегу Байкала, ожидая малейшей передышки, и с ненавистью смотреть на все новые и новые буруны, вскипающие на горизонте. За ним, за этим неровным, бугристым горизонтом остался наш лагерь и наши товарищи.
На седьмой день, утром, мы решили трогаться в путь, хотя море еще окончательно не успокоилось и его поверхность тяжело вздымалась размеренной мертвой зыбью. С нами собирались поехать сотрудники метеорологической станции, соблазнившиеся урожаем смородины в пади реки Хибелена. Перед самым выездом они изменили своему решению, и нам с трудом удалось уговорить их «отбросить» нас на моторной лодке подальше от берега. Мозоли на руках еще не совсем зажили, и снова идти на веслах через Байкал у нас не было прежнего желания.
Моторная лодка быстро удалялась в сторону открытого моря. В двадцати километрах от берега нас выгрузили из нее, и мы попрощались с нашими проводниками. Моторка завернула в сторону Давше и вскоре скрылась из глаз. Мы снова остались одни среди высоких пологих валов мертвой зыби. До базового лагеря оставалось еще километров пятьдесят, и нужно было спешить браться за весла.