За все время охоты бригаде удалось добыть всего семьдесят два тюленя. Охотники считают, что полной удачей можно считать добычу ста нерп на бригаду.
Охота на нерпу производится очень древним, но довольно надежным способом. К нерпам, лежащим на льдинах поодиночке или скоплениями по нескольку десятков штук — так называемых урганов, охотники подъезжают на лодках под прикрытием белого паруска, опускающегося к воде и полностью закрывающего лодку. Издали он напоминает плывущую льдину. Охота с лодок называется нерповкой «в лодочную», в отличие от охоты на льду, которая носит название охоты «в саночную». Роль лодки здесь выполняют небольшие, специально приспособленные санки, их подталкивают к нерпе под прикрытием небольшого паруска, за которым прячется охотник. Охота в саночную менее добычлива, чем в лодочную, но все же охотникам, как правило, удается за один день охоты убивать по нескольку нерп.
У нерповщиков в доре хранился целый арсенал самого различного оружия. В ходу русские и английские винтовки, немецкие карабины. Помимо этого, как правило, казенного оружия, выдаваемого на время промысла, охотники возят с собой малокалиберные винтовки, тозовки, «белки» и обычные двухствольные и гладкоствольные ружья, чаще отечественного производства.
Мы с огорчением убедились, что эта богатая коллекция оружия не лежит без дела. Ни одна утка, покачивающаяся на воде, ни одна ворона, сидящая на берегу, не будут оставлены без выстрела. Под хохот и шутки открывается беспорядочная стрельба. Если же невдалеке от лодки покажется головка — в нее палят из чего попало. Браконьерство на Байкале развито, к сожалению, еще очень сильно, особенно в глухих, безлюдных уголках, где Очень трудно организовать правильную охрану.
О НЕРПЕ В БАЙКАЛЕ
Нерпа — одно из самых интересных животных Байкала; колыбель ее — холодные байкальские льды.
Первое упоминание о нерпе в Байкале сделал русский посланник Николай Спафарий еще в 1675 году. Но еще до него на Байкале побывал протопоп Аввакум. В своем знаменитом «Житии» он восхищался чудом-озером и писал о Байкале, «что рыба в нем, осетры и таймени, стерляди и омули, и сиги, и прочих родов много, вода пресная и нерпы… великие в нем, в океане-море большом». Но как появилась нерпа в Байкале, какие пути привели ее сюда, до сих пор еще неизвестно, так как на путях ее бывших миграций не найдено никаких следов.
Тюлень в пресноводном бассейне Байкала, в трех тысячах километрах от Ледовитого океана, имеет для науки выдающийся интерес. Байкальская нерпа интересна не только для зоолога как вид, представляющий благодарную тему для биологических и зоогеографических исследований. Изучение истории проникновения нерпы в Байкал может во многом помочь геологам, изучающим геологическое прошлое Восточной Сибири. Не случайно выяснением путей проникновения нерпы в Байкал интересовались геологи.
По мнению двух известных геологов — И. Д. Черского и В. А. Обручева, нерпа переселилась в Байкал в сравнительно недавнее геологическое время, в период четвертичного оледенения. На вопрос о том, какими путями проникла нерпа в Байкал, взгляды этих ученых разошлись. Черский считал, что нерпа проникла в Байкал из морей Арктики по Енисею и Ангаре; этому могла способствовать трансгрессия Ледовитого океана. В. А. Обручев возможным путем переселения нерпы в Байкал считал цепь четвертичных озер Забайкалья, по которым она могла прийти с востока. В самое последнее время как будто подтвердилось интересное мнение о том, что Ангара еще совсем юная река и что раньше воды стекали на север через Баргузинскую долину в реки Витим и Лену. Этой дорогой нерпа также могла добраться до Байкала из Ледовитого океана.
Так как прямых доказательств в пользу того или иного мнения не обнаружено, все они в настоящее время одинаково правомочны в роли гипотезы.
Образ жизни байкальского тюленя интересовал многих зоологов. Его изучению много лет посвятил первый директор Баргузинского заповедника — Зенон Францевич Сватош, в свое время собравший наиболее полные сведения о биологии этого вида. В тридцатые годы нерпа привлекла внимание сотрудника Биолого-географического института при Иркутском университете Т. И. Иванова; он дал интересное и обстоятельное описание ее жизни.
Нерпята родятся обычно в феврале — марте, в снежных логовах, устраиваемых самками в торосистом льду. Новорожденные весят от 2,8 до 3,6 килограмма. Они покрыты густой, шелковистой желтовато-белой шерсткой, достигающей четырех сантиметров высоты. Самка бывает беременной девять месяцев и щенится, по-видимому, не ежегодно, принося, как правило, по одному нерпенку.
К концу мая нерпята достигают метра в длину и около пуда весом. Их покрывает в это время слой жира до четырех сантиметров. Шерсть нерпят приобретает аспидно-серую или серебристую окраску; их шкурка очень нежна и красива.
Взрослые нерпы достигают десяти пудов, причем добрая половина веса приходится на жир, покрывающий тело нерпы толстым термоизоляционным слоем. Наибольшая толщина жира бывает у яловых самок — до пятнадцати-шестнадцати сантиметров толщиной и весом до восьмидесяти килограммов.
Взрослого тюленя-самца на Байкале называют аргалом, взрослую самку — маткой, а также яловкой, если она не имеет нерпенка, нерпят в белой шерстке называют беляками, а потом куматканами или нерпятами. Нерпу, плавающую в воде, вне зависимости от ее возраста, называют головкой или поднырком.
НА МЫСЕ РЫТОМ
В полдень туман рассеялся, и взаимные расспросы и рассказы мы могли теперь чередовать с наблюдениями за берегами. Часам к шести вечера караван подъезжал к мысу Рытому.
Первое, что мы услышали на берегу, — рассказ о медведях. Пастух бурят сообщил нам, что вчера вечером на маряне над мысом он видел одновременно трех медведей. Дна на них были очень больших размеров; третий заметно меньше, и ему вряд ли было больше двух лет. Медведи находились в состоянии течки.
Местность вокруг мыса Рытого была настолько своеобразной, что сборы птиц в этом районе обещали быть интересными. Было решено, что Никифоров один доберется с караваном до Онгурен, встретит Оводова и на другой день к вечеру вернется на мыс Рытый. У меня в запасе был вечер и весь следующий день.
Уничтожив огромный котел куматканины и несколько чайников чаю, караван уже отходил от берега, направляясь дальше к югу в сторону Онгурен. Я взвалил себе на плечи спальный мешок, и пастух повел меня к заимке — маленькому домику, расположенному в северной части мыса, там, где к нему примыкал коренной берег.
В домике, который назывался заимкой или летовьем, жили четыре сторожа-пастуха из колхоза имени XX партсъезда. В этот колхоз входили Онгурены, Кочеряково и еще какая-то деревушка. Пастухи жили здесь временно: иногда месяц, иногда два, а потом перегоняли скот на новое место.
Заимка оказалась крошечной избушкой с плоской крышей и двумя маленькими окошками. Высота ее не превышала двух метров, длина — трех. В домике четверо нар и жестяная печка. К стене приделан небольшой стол, к потолку — керосиновая лампа без стекла. Пол в летовье застелен только наполовину.
Любимое развлечение пастухов — охота и рыбная ловля. Вечером они ставили сети и поднимались на горы взглянуть на маряны — нет ли где-нибудь поблизости пасущегося медведя. У пастухов были гладкоствольные ружья и тозовки. Несмотря на самый разгар лета, все пастухи ходили в ушанках и телогрейках, а на ногах ичиги и олочи — самая удобная и легкая обувь для этих мест.
Вечером мы поднялись на одну из вершин и заняли удобный наблюдательный пункт на большом камне. Но сколько мы ни осматривали в бинокли окрестные маряны, не смогли обнаружить ни одного медведя. В том месте, где вчера бродила брачная процессия, сегодня — пустынно и тихо.