За рекой, километрах в двух от нашего наблюдательного пункта, я увидел одного крупного медведя, не очень быстро поднимавшегося по маряне. Можно попытаться подойти к нему, но было заранее ясно, что охота эта не принесет удачи — медведь подойдет к лесу и скроется в нем значительно раньше, чем мы успеем подняться на маряну. Приближались сумерки — часы показывали восемь тридцать.
Мой провожатый решил вернуться к заимке, а я спустился к реке в надежде увидеть и добыть ночных хищных птиц. Долго пробирался я по камням мыса Рытого, с трудом преодолевая их длинные гряды. Вскоре мне удалось выйти на дорожку, очищенную от камней для перегонки скота.
К заимке я подходил уже в полной мгле, так и не увидев ни одной совы. Меня встретило многоустое дыхание стада. Тесным кольцом животные лежали вокруг заимки, и мне приходилось легкими ударами по их бокам расчищать себе дорогу. Телки и бычки вскакивали на ноги и бросались в гущу собратьев, поднимая возню и суету в спокойно дремавшем стаде.
Я втиснулся в домик, но устроиться в нем на ночь было уже негде, и мне пришлось отправляться ночевать на берег Байкала. Но не успел я удобно завернуться в мешке, как почувствовал, что кто-то тянет его от меня. Я раскутал голову и увидел телку, удобно пристроившуюся сбоку и забравшую в рот кусок материи. Я прогнал ее, но минут через десять ее место заняли два бычка и принялись за то же дело с еще большим азартом. Тогда мне пришлось удирать в лодку, стоявшую наполовину в воде, где, слегка покачиваясь на волнах, я вскоре заснул и крепко проспал до утра.
На другой день я пересек мыс Рытый с севера на юг и обошел его по берегу Байкала. Мыс Рытый — это гигантский конус выноса, на котором находится еще один, менее мощный конус. Ширина большого конуса по шлейфу гор достигает четырех километров, он вдается в озеро на два с половиной километра, а оба конуса имеют высоту больше шестидесяти метров. Конус рассекает река Рытая, при выходе с гор распадающаяся на несколько рукавов. На многих картах этот мыс переименован в мыс Риты, Насколько это удачно, трудно сказать, не зная тех причин, которыми руководствовался любитель новых названий. В действительности этот мыс кажется именно рытым из-за огромного количества валунов, образующих длинные и высокие гряды. В этом царстве камней, как бы оправдывая свои названия, обитает множество каменок. Здесь встречаются все три вида этих птиц, найденных в Прибайкалье— плясунья, обыкновенная и плешанка. Каменки здесь — настоящие ландшафтные птицы.
Наиболее обычна среди них, как и везде в Прибайкалье, каменка-плясунья. Обычны здесь также плешанка и обыкновенная каменки. Когда идешь по грядам камней, то видишь этих птиц буквально через каждые сто метров. С характерным чеканьем они перелетают от гряды к гряде в самых различных направлениях. Весь день небо над мысом не перестает оглашаться громкими песнями жаворонков. Нередки здесь и степные коньки. Все эти птицы здесь гнездятся.
В одном месте мне удалось обнаружить выводок обыкновенных каменок. Как это часто бывает, местонахождение птенцов выдали сами родители — при моем приближении они с громкими криками крутились невдалеке от гнезда, тем самым показывая, что гнездо находится где-то рядом. Я стал искать его среди камней и увидел прошмыгнувшего под камнями птенца. Тогда я отошел на несколько метров и устроил засаду среди крупных валунов. Не прошло и трех минут, как птенец выскочил на камень и стал требовать пищи — он нетерпеливо приседал и издавал громкие звуки, напоминающие чеканье взрослых птиц. Через некоторое время к нему подлетела мать и сунула ему в клюв порцию насекомых; затем то же самое проделал самец.
Я подошел ближе к тому месту, где птицы кормили птенца, и снова спрятался примерно в полутора метрах среди камней. Ждать пришлось недолго. Через две минуты птенец выскочил на камень и очутился прямо перед объективом. Я нажал на спуск. Щелчок затвора произвел на птенца необычайно сильное впечатление. Он стремительно слетел с камня, но более пятнадцати метров пролететь не смог. Я побежал за ним, и вскоре птенец, совершенно выбившись из сил, прижался к большому камню, где мне было нетрудно накрыть его шапкой.
Крыло птенца было сильно искалечено. Можно подумать, что его угораздило побывать в лапах хищника, но, присмотревшись внимательно, я заметил большого белого червя, шевелящегося в сгибе его крыла. Место сгиба крыла было сильно вздуто, перья широко расставлены, а в глубоких лунках сидели толстые белые черви, напоминающие личинки овода. Птенец обречен на верную гибель — он никогда не сможет хорошо летать и погибнет при первой же встрече с хищником.
В двадцати метрах от этого места я увидел еще одного птенца, который был, по-видимому, из того же выводка. Я поймал и его и увидел, что его крылья были еще в большей степени искалечены червями. Меня крайне удивило, что ни взрослые птицы, ни сами птенцы не попытались избавиться от паразитов, хотя многие личинки были наполовину на виду.
В окрестностях заимки в большом числе гнездятся белошапочные овсянки, и в любое время дня со всех сторон здесь раздаются их характерные «цры, цры, цры, цры, црррр». На скалах у Байкала резвятся пегие галки.
На мысе Рытом обитает огромное количество длиннохвостых сусликов, норы которых видны здесь повсюду и часто используются каменками для своих гнезд. Суслики то и дело попадаются на глаза, и все время далеко слышны их голоса.
В полной мгле, как и вчера, я возвратился к заимке. Дорогой я снова внимательно наблюдал за сумеречным небом, но и в этот день мне не пришлось увидеть ни одной совы. Никифоров еще нс вернулся, и я лег спать без него. Но не успел я заснуть, как послышался стук мотора. Вскоре наша лодка подошла к берегу. В это время на Байкале разошлась очень большая зыбь, и лодке пришлось как следует покачаться на волнах.
В лодке оказался один Никифоров; Оводов не приехал. Уже потом, когда он прибыл к нам с попутным катером, мы узнали, что он не смог успеть к пароходу.
На другой день к вечеру мы вернулись в губу Заворотную.
К ВЕРХОВЬЮ
МАЛОЙ СОЛОНЦОВОЙ
тром 12 июля мы выехали к устью реки Малой Солонцовой и вскоре приблизились к неглубокой лощине; отсюда удобнее всего начать подъем в горы. Мы вышли на берег и углубились в тайгу, но еще долго над Байкалом был слышен шум возвращавшейся к лагерю лодки.
Путешествуя по Байкальскому хребту, очень скоро перестаешь удивляться тому, что в любом уголке здесь можно быстро обнаружить множество торных звериных троп. Местные тропы, по одной из которых сейчас пробирался наш отряд, выбиты маралами и медведями, чьи следы и свежие экскременты встречались на каждом километре пути.
Вскоре тропа разделилась на несколько тропинок, каждая из которых была менее торной, чем ведущая от Байкала главная магистраль, но все же идти по ним много удобнее, чем пробиваться как попало через тайгу.
С севера к лощине подходил пологий горный отрог, покрытый сосновой и лиственничной тайгой. Дно лощины поросло лиственницей, березой, кустарниковой ольхой и даурским рододендроном. Там, где этот кустарник рос не особенно густо, леса напоминали старые парки. По таким местам мы быстро продвигались вперед.
Неожиданно прямо у нас из-под ног выпорхнул выводок рябчиков. Эти доверчивые птицы настолько обычны в лиственничных лесах побережья, что без встречи с ними не обходится ни одна из наших экскурсий.
Рябчата, уже достигшие величины дрозда, с шумом бросились врассыпную и расселись на кусты и деревья вокруг нас. Один птенец оказался совершенно рядом. Он сильно вытягивал вперед шею; хохолок на его голове поднимался дыбом. Мы долго любовались затаившимся рябчонком. Кто-то попытался спугнуть его, слегка подбросив хворостину. Но рябчик лишь немного повернулся на суку и еще сильнее вытянул шею. Рябчиха тревожно квохтала совсем рядом с нами, но она скрывалась в таких густых зарослях рододендрона, что мы не смогли ее увидеть.