Впереди русло сухой реки сжимают крутые берега, и у нас появляется надежда, что где-нибудь в глубокой ямке среди камней мы найдем воду. Спускаемся вниз и идем по сухому руслу.
Неожиданно обнаружили медвежонка. Он выглядывал из кустов в ста метрах от нас и, как взрослый, поднялся на дыбы. Заметив нас, он побежал поперек распадка, поднялся по склону к лесу. Рядом, не отставая ни на шаг, бежал второй медвежонок. Мы срываем с объективов колпачки и бросаемся к ним наперерез. Когда медвежата уже добрались до вершины склона, из кустов выбежала медведица. Она не очень большая и не очень страшная, светлая, как сурок. Не разобравшись, в чем дело, она останавливается на открытом месте, сопит и оглядывается по сторонам.
У нас мелькнула радостная мысль, что зверь побежит в нашу сторону, но медведица, увидев нас, разворачивается и мчится вслед за медвежатами. Мы навели аппараты на то место, где медведица должна выбежать на гору и где она будет хорошо видна. Но сфотографировать ее не удалось. Она пробежала вдоль небольшого распадка, скрывающего ее почти целиком, и, несколько раз показав нам спину, исчезла в зарослях ерника. Мы выбегаем наверх, но медведей нигде не видно. Только где-то далеко в тайге чуть слышно потрескивают сучья.
Отсюда, сверху, мы видим малюсенькое озерко, чудом уцелевшее среди сухого ложа реки, и спускаемся к нему. Вокруг этого единственного источника влаги множество медвежьих следов, погрызов на травах и разрытых медвежатами муравейников. Звери жили здесь, как видно, довольно продолжительное время.
Костер, сложенный из небольших кусочков сухих березовых веток, помогает быстро сварить уху. Запив ее большим количеством крепкого чая и набрав котелок воды, мы поднимаемся по медвежьим следам к опушке леса, разыскивая место для ночлега. Под большой черной елью мы разводим новый костер и располагаемся на ночь.
Когда время приближается к полночи, я отхожу на несколько метров от костра, чтобы собрать немного сухих веток, и вдруг меня останавливает какое-то необычное ощущение. Ничего подобного мне не приходилось испытывать с тех пор, как мы высадились на побережье Байкала. И тут я понимаю, что это странное чувство навеяла на меня необыкновенная и страшная тишина, нависшая над Монгольскими Степями, — тишина вечности.
Я еще дальше отхожу от костра, туда, где не слышно игры пламени, и вслушиваюсь в тишину. Где-то невдалеке, неизвестно отчего проснувшись, поет дубровник. Я испытываю волнение, непонятную радость и в то же время непонятный страх. Мне хочется понять тишину, чтобы не забыть никогда. Но чем больше я вслушиваюсь в тишину, тем неспокойнее становится на душе.
Урочище Монгольские Степи спит мертвым сном. Кажется, что темнота, тяжелая и густая, так близко и плотно прильнула к земле, что заглушила все ее звуки. Такой тишины не бывает в тайге или на берегу Байкала, где, даже в безветренную погоду, всегда, как в раковине, слышен далекий, неясный шум.
Вокруг костра стоят редкие ели с острыми кронами. Они шагнули далеко за границу сплошной тайги. Свет костра выхватывает из темноты лохмотья их широких лап. несколько кустов березки Миддендорфа и белый олений лишайник. И за этой светлой дугой, где быстрые языки пламени пожирают, беснуясь, сухую древесину, по-прежнему темно и тихо, и высокой, мрачной стеной стоят сибирские ели.
Я лежу у костра и долго не могу заснуть. Тишина заставила меня еще раз испытать тревожное чувство уединенности, которое я много раз переживал в юности, но которое мне ни разу не удалось правильно объяснить. Я знал, что приходит оно внезапно и действует чрезвычайно сильно. Первое время я переносил его с глубокой душевной болью и не мог спокойно продолжать то дело, за которым оно меня настигало. Его стихийные порывы бывали настолько грозными, что становилось трудно дышать, и сильно, неудержимо тянуло к людям.
Не похожее ли чувство, думаю я, вызвало к жизни эти волшебные слова?!
На другой день мы встаем очень рано и любуемся красочным восходом солнца.
Вскоре небо покрывается тучами, становится пасмурно и прохладно, и начинает накрапывать тихий дождик. Погода очень удобна для быстрого перехода.
За один напряженный переход почти без остановок мы проделываем путь, на который вчера затратили целый день. Последние километры пути мы почти бежим — гнус доводит нас до крайнего раздражения. Диметилфталат по-прежнему не помогает.
Многими сотнями над нами вьются комары. Они путешествуют на шляпах, передвигаются по ним все ниже и ниже, находят наши шеи и втыкают в них свои отвратительные жала. Мы срываем по большой ветке ивы и остервенело хлещем себя по лицу. Но это помогает мало.
В два часа дня мы уже у палатки в истоках Левой Тонгоды. Сняв с себя мокрые сапоги, плащи и штормовки, бросаемся на лапы стланика и, плотно зашнуровав палатку, наслаждаемся освобождением от гнуса.
Вечером мы набиваем тушки птиц, добытых в Монгольских Степях, и аккуратно укладываем их в фанерные коробки. Хотя надежды на это место полностью и не оправдались, мы довольны тем, что посетили Монгольские Степи. Здесь, среди кустарниковых берез, впервые слышали голос полярной овсянки, добыли несколько интересных видов птиц. Особенно радуют нас лесные дупели, тушки которых едва умещаются в небольшие коробки. Лесные дупели гнездятся в урочище Монгольские Степи.
25 июля мы двинулись к перевалу вниз по долине реки Малой Солонцовой. К вечеру мы снова у нашего базового лагеря в губе Заворотной.
РЯДОМ С БАЙКАЛОМ
егодня решили провести сборы птиц в районе мыса Среднего Кедрового, вокруг небольшого озерка. Это был один из многочисленных обычных дней, наши рабочие будни, в перерывах между «праздничными» походами в горы.
Прибрежная полоса Байкала застлана густым туманом. Местами у берегов туман сгущается так сильно, что становится непроницаемым для глаз. К девяти часам утра проясняются горы, день становится ярким, теплым и почти безоблачным.
Когда лодка обогнула мыс Заворотный, туман почти рассеивается. Только впереди все три Кедровых мыса еще скрыты его плотной завесой. Лодка быстро скользит по воде всего в нескольких метрах от берега. Все, что находится на берегу: каждый камень и каждое дерево, небольшая птица и даже выброшенная прибоем стрекоза — хорошо видны. Берега здесь достаточно круты, чтобы вести лодку так близко, что до берега при желании можно достать веслом.
Неожиданно ветер меняется — теперь он дует с севера, и не проходит десяти минут, как весь туман с Кедровых мысов перемещается к мысу Заворотному.
В тумане очень холодно. Берег по-прежнему рядом, но когда надвигается туман, он кажется значительно дальше и виден как будто сквозь слой марли.
Над озером севернее мыса Заворотного появляется небольшая радуга. Длина ее между основаниями дуги не более ста пятидесяти метров, а высота вряд ли превышает тридцать. Радуга повисла над озером. Ее широкая, но нечеткая белая дуга слабо светится в лучах солнца. Белая радуга представляет собой довольно редкое явление природы, и мы с огромным интересом наблюдаем за ней. За семь лет путешествий по Прибайкалью я вижу ее впервые.
Вскоре мы видим вторую белую радугу, но уже в других условиях. Она появляется над сушей в полосе побережья Байкала. Радуга еще меньше первой: в длину она не более семидесяти пяти метров. Это можно установить точно, так как своими основаниями радуга опирается на вершины хорошо видных деревьев. Радуга также очень светлая, и никакой окраски ни внешней, ни внутренней части ее дуги не заметно. В последние дни у мотора отказывает один цилиндр. Так случилось и сегодня. Мы пытаемся разогреть мотор на холостых оборотах, чтобы подключить второй цилиндр, но наши старания тщетны. Приходится подгонять лодку к берегу и разбирать мотор. Никифоров — единственный среди нас специалист по моторам, и вся тяжесть этой работы ложится на него.