Через час пути мы подходим к долине реки Солнце-Падь, пересекаем ее сухое русло и поднимаемся по склону вдоль левого берега. Дорогой встречается несколько бурундуков, белка и множество горластых кедровок. Эти пестрые, необыкновенно шумные и суетливые птицы кричат на самые разные голоса. Чаще всего они издают резкое и грубое карканье, которое обычно сопутствует появлению человека, зверя или враждебной кедровкам птицы. При виде пролетающего канюка кедровки бросаются на него целой сворой и долго раздраженно кричат. Иногда мы слышим однотонный протяжный звук — если уметь воспроизводить этот звук, птицы хорошо реагируют на него, как на манок. Но иногда трудно поверить, что слышимый голос принадлежит кедровке. Сперва раздаются звуки, несколько напоминающие воркованье козодоя, они повторяются одинаковое число раз и заканчиваются чем-то вроде мяуканья кошки.
Кедровки усиленно обивают стланиковые и кедровые шишки, их подъязычные мешки переполнены орехами.
В долине реки Солнце-Падь встречаются гигантские кедры по нескольку обхватов в окружности. Повсюду обилие кедровых и стланиковых шишек. По краям тропы мы собираем бруснику, а невдалеке от перевала выходим в заросли душистой смородины.
Река Солнце-Падь течет в глубоком каньоне, со всех сторон обрамленном огромными скалами с зазубренными вершинами. Из-под них растекаются вниз огромные каменные осыпи. По этим россыпям часто проходит тропа.
Говорят, что первоначальное название пади — Солонцовая, но нам больше нравится ее настоящее название Солнце-Падь, хотя, как уверяют знатоки, это название и не имеет никакого смысла. Зато сколько в нем прелести, тайны и еще чего-то неизъяснимо прекрасного.
Кажется, что перевал уже совсем рядом. Видны последние грани гор, но как только отряд поднялся на очередной гребень, становится видным новый участок подъема. Так повторяется несколько раз.
С утра резко меняется погода, небо затягивается черно-серым пологом облаков. Это нам нравится — не так жарко подниматься в горы. Подъем тяжел и утомителен. Мы часто и подолгу отдыхаем, особенно на крутых участках. Ноги наливаются свинцом и отказываются повиноваться. Уже потом, вечером, когда пошел дождь, мы поняли, что попали в тяжелое, переходное время с резким изменением давления перед длительным периодом дождей.
Дождь застает нас в получасе ходьбы от перевала, на берегу небольшого ключика, под двумя большими сибирскими кедрами. Он вряд ли окончится до темноты, и мы устраиваемся на ночлег. Под защитой махровых хвойных крон паши специально экспедиционные плащи уже не представляют для нас большой опасности.
Обстановка вокруг романтична и своеобразна. Огромные стволы кедров и их могучие корни, заваленные толстым слоем мягкой хвои, напоминают о чем-то нереальном. Под гущей хвои, пучкастой и длинной, легко найти место, куда не проникает ни капли дождя. Окружающее настраивает на размышления и лирику. Мы вспоминаем строчки забытого стихотворения Н. А. Холодковского, знаменитого переводчика «Фауста», большого зоолога и поэта, строчки посвященные маленькому горному цветку горечавке. Кончается это стихотворение словами, очень точно передающими чувства, которые наполняют человека, оказавшегося высоко в горах.
Простые, безыскусственные слова этого стихотворения, которое мы любим петь на свой мотив, хорошо гармонируют с суровой прелестью высокогорных ландшафтов и с нашим настроением.
Приближаются день и час, о которых мы мечтаем уже два года. Через несколько дней мы будем в истоках реки Лены, где бывали лишь очень и очень немногие. Завтра утром должны выйти в долину Лены, а еще через день или два увидим рождение реки, самые первые метры одной из самых больших рек земного шара. Начать аб ово, как говорили латинцы, познать начало начал — такова одна из наиболее сильных сущностей человека.
Темнеет. Шумят мощные кроны кедров. Всю ночь идет не очень сильный дождь, но на нас он почти не попадает, и вскоре мы уже засыпаем, успокоенные далеким шумом махровой хвои.
К ИСТОКАМ ЛЕНЫ
Ровно через полчаса после начала пути мы поднимаемся на перевал к Лене. Перед глазами открывается незабываемая картина — широкая долина реки лежит у наших ног. Немного левее выхода тропы на перевал выложен небольшой гурий, но от него не видно всей панорамы. Мы проходим еще метров сто влево до открытой каменной осыпи, откуда вся долина реки видна превосходно.
Огромной белой дугой лежит перед налги таежная река. Отсюда хорошо видны три протоки, из которых ближайшая сильно заросла, и вода в ней почти неподвижна. Правее все три рукава сливаются вместе; порывы ветра доносят оттуда мощный гул воды, бегущей по перекатам.
В пойме реки видны густые заросли кустарников, а выше, по пологим отрогам гор, стелится кустарниковая березка среди редких лиственничных лесов. Открытые участки гор кажутся белыми от оленьих лишайников. Еще выше по сглаженным увалам растет кедровый стланик, лиственница, а местами видны кедрово-еловые леса.
За перевалом, невдалеке одно от другого, сверкают два небольших озерца. С ближайшего озера доносятся голоса бурых пеночек. Над озером с криками носятся два кулика-черныша и одпн перевозчик. Кругом на разные голоса переговариваются кедровки — их, как и везде, где есть шишки, очень много.
Не раз мы поднимаемся на перевалы и взбираемся на гребни прибайкальских гор, и снова и снова на каждом новом перевале мы ощущаем какую-то особенную торжественность и взволнованность. Завершается круг почти неудержимых стремлений, и вдруг, в одно прекрасное мгновение, взору открывается то, что давно уже рисовало вам ненасытное воображение. Человек жаждет простора, и здесь, на перевалах и на вершинах, он находит наконец его в самом первозданном облике.
Достижение перевала — событие исключительной эмоциональной напряженности, апофеоз всего похода в горах. Трудно передать словами всю ту богатую гамму переживаний, то чрезвычайно цельное мироощущение, которое испытывает человек, завершив восхождение. Эти чудесные мгновения можно считать одними из самых важных и дорогих в жизни человека.
«Конечно, восторг и восхищение будут прежде всего связаны с восхождением. При восходе является непреодолимое желание заглянуть за возносящиеся перед вами высоты. Когда же вы идете вниз, то в каждой уходящей вершине звенит какое-то «прости». Потому-то так светло не только идти на вершину, но хотя бы мысленно следовать этим путем восходящим», — писал вдохновенно влюбленный в горы Николай Константинович Рерих. Мы должны быть признательны всему, говорил он, что хотя бы напоминает о вершинах, «о зовущем, о прекрасном, которое так нужно всегда».
Мы любим все времена года и все ландшафты земли. Но ни горизонты степи, ни величественная монотонность тайги, ни даже крутой и могучий характер Байкала никогда не увлекали нас так, как горы. Здесь, в горах, на вершинах и перевалах мы всегда ощущаем благодатный прилив сил. Мы достаем дневники, и самые нужные слова легко и просто встают друг за другом, и все, что мы пишем в это время, отмечено особой метой.
Когда впервые нам пришлось знакомиться с горами, многие из нас почувствовали разочарование. Горы, эти страшные, почти непроходимые нагромождения каменных громад, этот хаос холодных камней, кажутся не обязательными, не неизбежными, и это вызывает сомнение в разумности их существования.
И только потом, когда мы несколько раз поднялись на перевалы и побывали на нескольких вершинах и за внешней суровостью, пустынностью и молчаливостью увидели их прекрасную жизнь, мы поняли и полюбили горы.