Едва я заглушил мотор, как со всех сторон раздались громкие и пронзительные крики сурков. Сюда, оказывается, еще не добрались охотники и здесь обосновалась большая колония этих зверьков. Холмики из мелкого щебня и земли, выброшенные ретивыми строителями подземных жилищ, всюду виднелись среди зеленой растительности.
Кое-где сурки стояли столбиками у входов в норы, толстенькие, неповоротливые и внешне очень добродушные. Наблюдать за ними в бинокль — большое удовольствие. Радовала и мысль, что еще сохранились глухие уголки природы, где так мирно, не зная тревог, живут эти животные. Сурки легко приручаются в неволе, привязываются к хозяину, ласковы, общительны, сообразительны. Их спокойствие и добродушие особенно импонируют нам, жителям города.
Солнце быстро опустилось за горы, в ущелье легла тень. Я прилег на разостланный на земле брезент.
Вскоре надо мною повис рой крохотных мушек. Они, казалось, бестолково кружились над лицом, многие уселись на меня и черные брюки из-за них казались серыми. Я не обратил особенного внимания на многочисленных визитеров. Вечерами, когда стихает ветер, многие насекомые собираются в брачные скопища, толкутся в воздухе роями, выбирая какое-либо возвышение — камень, куст или человека. Служить приметным ориентирам мне не доставляло труда. Вот только некоторые из них уж слишком назойливо крутились около лица и щекотали кожу. К тому же, я начал ощущать болезненные уколы на руках, голове и особенно доставалось ушам. Вскоре догадался: маленькие мушки прилетели сюда вовсе не ради брачных плясок и не так уж безобидны, как мне вначале показалось. Вынув из полевой сумки лупу, я взглянул на то место, где кололо, и увидел мушку-мокреца — самое маленькое насекомое из кровососов.
Тонкие белые личинки мокрецов развиваются в гниющих веществах, под корой деревьев. В некоторых местах Европы мокрецов не зря окрестили «летней язвой».
Удивительное дело! Мокрецы нападали только на меня. Мои же молодые спутники, столь чувствительные ко всяким кровососам, занимаясь бивачными делами, ничего не замечали.
Я быстро поднялся с брезента. Мокрецов не стало. Оказывается, они летали только над самой землей.
Сумерки быстро сгущались. Сурки исчезли. В ущелье царила тишина. Когда сели ужинать, все сразу почувствовали многочисленные укусы.
Откуда здесь такое изобилие мокрецов? Ни горных баранов, ни горных козлов здесь нет, они давно исчезли. Домашние животные здесь появляются только глубокой осенью. Судя по всему, крошечные кровососы приспособились питаться сурчиной кровью. Быть может поэтому они напали на меня, когда я лежал на земле: не привыкли подниматься высоко.
Не в пример спутникам, я хорошо переношу укусы комаров и мошек и почти не обращаю на них внимания. Не страдаю особенно и от мокрецов. Но почему-то они меня больше обожают, чем моих помощников. Странно! Как бы там ни было, ущелье, так понравившееся нам сурчиной колонией, оказалось не особенно приятным. Пришлось на ночь натягивать над постелями марлевые пологи, хотя спать под ними летом не особенно приятно.
Обычно рано утром мы все заняты приготовлением пищи, подготовкой к предстоящей поездке. Сегодня же мои помощники еще сладко спали, будить их было рано и жаль, и я отправился бродить по ущелью, приглядываясь к ее обитателям. На голубых цветках дикого лука спали осы-сфексы, целой компанией застыли длинноусые самцы диких одиночных пчел-антофор. Кое-где бегали сутулые длинноусые жуки-чернотелки, разыскивая на жаркий день надежное убежище. После ночной разведки и поисков пропитания спешил в свое убежище большой светло-желтый муравей туркестанский кампонотус.
Больше по привычке, чем по надобности, я перевертывал на ходу камень за камнем. И удивился! Под одним из них среди вялых от утренней прохлады муравьев бегунков — этих самых деятельных и неугомонных созданий пустыни — находилось несколько настолько сильно наполнивших свое брюшко чем-то прозрачным, что оно насквозь просвечивалось.
Полнобрюхими обычно бывают те, кто ходит доить тлей. Но сейчас в сухой и жаркой пустыне какие тли? Еще полнобрюхие муравьи появляются глубокой осенью перед уходом на зимовку. Они как бы хранители пищевых запасов, что-то вроде живых бочек. Но до осени было далеко.
Под другим камнем было то же. И под третьим. Под всеми!
Загадка меня заинтересовала. И тогда, каким надо быть натуралисту бдительным, я обратил внимание на то, что нижняя поверхность камней оказывается была влажной, а под одним даже сверкали крошечные капельки воды. Эту воду и пили муравьи.