— Такая, какую мы все заслужим своими делами. Не лучше и не хуже.
— Вот я вернулся… Что мне теперь делать? Скажи…
— Хотя я и не директор, говорю: приходи к нам в школу работать и будь непримирим к пошлости, нежеланию думать, мещанству.
— В школу? Я же не кончил вуза!
Борис рос без отца и после окончания школы, вместо того чтобы, как большинство одноклассников, поступить в институт, пошел библиотекарем на прядильную фабрику. Он не мог, как говорил, сесть на шею матери: на одну стипендию не проживешь, а мать бы выбивалась из сил, но обязательно подбрасывала ему деньги. Библиотекарем Борис стал неплохим, кроме того, иногда читал лекции о литературе, и они пользовались успехом у молодежи.
— Не кончил вуза. Неважно. Есть такие, кто кончил два, а толку от них — грош. Преподавай черчение, труд, физкультуру, пение… Хочешь — немецкий, ты хорошо его знаешь…
— Да ну его к черту! Теперь его учить и силой не заставишь. А вот черчение… — Борис задумался. — Черчение, пожалуй, смог бы с грехом пополам… До прихода дипломированного… Эх, библиотеку бы мне… Собрать из ничего, выбить из области и работать… Очень даже привлекательно!
— Так приходи, Борис, в понедельник… Чего откладывать? Вера тебя знает. С Галкиной мы поговорим. Впрочем, прийти можешь уже завтра — на станцию, на воскресник…
— А что? Вот возьму и приду.
— Ждем.
Когда Степанов возвращался от Бориса, по дороге на Ружное проехала зеленая новенькая трехтонка, полная молодых солдат в полушубках и шапках.
Степанов увидел их, и его словно что-то толкнуло: «Действуй! Не упускай момент!» Но что именно нужно было делать? Остановить машину и просить помощи?..
Трехтонка скрылась за пригорком… И хотя Степанов сам не знал, как он должен был поступить, но вид этих здоровых ребят, машины, без всякого усилия преодолевшей крутой подъем, не мог не оставить ощущения, что он упустил то, что должен найти: рабочую силу, машины и шоферов. Ему даже представилась картина, как эти ребята без особого труда и наверняка с шутками и прибаутками разгружают платформу за платформой, перевозят доски и бревна на уже приготовленные площадки для строительства бараков.
Степанов даже остановился, словно можно было вернуть машину с гвардейцами, которая была поистине чудесной силой. Но шум мотора затихал, затихал и наконец перестал быть различимым…
Минут через двадцать Степанов был уже возле сарайчика, в котором жил дядя Митя. Постучал в дощатую, обитую клоками лохматого войлока дверь и вошел в сумрак человеческого жилья с запахами копоти и керосина. Степанов поспешил захлопнуть за собой дверь, и неяркий день словно померк. Окошечко было маленьким, перед ним сидел дядя Митя и крутил ножную мельницу. Увидев вошедшего, оторвался от работы, поднял голову, пытаясь распознать, что это за посетитель.
— Дмитрий Иванович, это я, Степанов…
Но дядя Митя не слышал, а понять сказанное по движению губ не мог: темно. Он поднялся и наконец-то узнал вошедшего:
— А-а, Степанов! Проходи, садись.
— Ты не очень спешишь? — осведомился хозяин. — А то я закончу, и тогда спокойно поговорим.
Степанов удивился: дядя Митя словно угадал, что к нему пришли по серьезному делу…
— Конечно, подожду, Дмитрий Иванович…
Хозяин вернулся к прерванной работе и, казалось, забыл о присутствии Степанова. Ножная мельница, пожалуй одна из немногих в городе, сооружение капризное. Принцип работы ее такой же, как и у ручной, которую Степанов уже видел в сарайчике учителя, только здесь был прилажен ножной привод, поэтому мельница была более мощной.
Рассеянно разглядывая жилище, Степанов обратил внимание на два топчана, стоящие в противоположных углах, и вспомнил, как Таня Красницкая рассказывала, что дядя Митя приютил у себя совершенно незнакомую больную старуху, три сына которой на фронте…
Вошла женщина, закутанная в платок, и спросила:
— Готово, Иваныч?
Очевидно уже зная, кто и зачем пришел, дядя Митя посмотрел на часы и сказал:
— Я же тебе велел в двенадцать…
— Есть хотят… — ответила, оправдываясь, женщина. — Им не объяснишь…
— Посиди. — Дядя Митя кивнул на топчан, на котором сидел и Степанов.
Женщина хотела сесть рядом, но, рассмотрев, кто это, устроилась на краешке.
Минут через десять зерно было смолото, и дядя Митя отдал муку женщине. Та поблагодарила и быстро ушла.
— Ну что, Михаил Николаевич?.. — обратился к Степанову дядя Митя. — Дел невпроворот, а? Зачем тебе понадобился старый инвалид? Ответствуй. — Он подсел к нему поближе.