— В Москву писать надо, — обреченно ответил ей больной, костыли которого были прислонены к тумбочке.
Под холмом был узкий песчаный пляж с удивительно мягким, ласкающим пятки песком. Недалеко стоял поселок Новоселовка, где сохранился дом, который построил отец Николая Семеновича. В доме никто не жил, а поселок собирались сносить, чтобы провести через него шоссе.
Рыбаки, приехавшие на автомобилях, перетаскивали с пляжа резиновые лодки. Машины стояли в тени под лохматыми ивами. Жены и дети рыбаков полоскали в море небольшие сети.
Пляж был в нескольких километрах от города, и вода в море была относительно чистая.
На вершине холма Николай Семенович и Виктор расстелили брезент. Трава была жесткая, и брезент бугрился. Рита поставила сумку с продуктами и нагнулась, пытаясь выровнять бугры руками.
Виктор осматривал окрестности в большой бинокль.
Легкие перистые облака быстро летели по небу среди облаков — самолет. Виктор навел бинокль на самолет.
— Ну, что видишь? — спросил отец.
— Один пилот курит, другой книжку читает на сто двадцатой странице. Название жалко не видно.
Рита улыбалась, с любовью глядя на сына.
Вера молча вынимала из пакета запотевшие помидоры и огурцы, складывала их на полотняную салфетку.
— А стюардесса что делает? — спросил отец.
— В туалете сидит.
Родители засмеялись.
Вера сняла платье, спустилась с холма и вошла в море. В воле было хорошо, спокойно. Обычно к концу лета к берегу подплывало огромное количество медуз. Но в этом году они почему-то задержались.
Вера заплыла далеко, легла на спину. Долга лежала, качаясь на волнах. На горизонте со стороны степи появилась темная грозовая туча.
Длинным острым ножом Николай Семенович отрезал ломтики сала от большого, завернутого в тряпку куска.
— На! — протянул он ломтик сыну. — Сами коптили.
— Терпеть не могу сала. — поморщился Виктор. — Забыл?
— А ты попробуй.
О, если б заснуть, не мучаясь напрасной надеждой!.. Вера перевернулась на живот и нырнула.
Вынырнула и нырнула еще, стараясь пробыть под водой как можно дольше. Ей заложило уши. Воздуха не хватало…
Перекусив, родители осторожно спустились к морю.
Виктор смотрел в бинокль, как ныряла Вера. Потом — на родителей, как, помогая друг другу, они дошли до воды. Отец с разбегу вбежал в море, плюхнулся, встал, вода доходила ему до пояса. Мать бродила по колени в воде и зябко ежилась. Виктор вздохнул и тоже пошел купаться…
Вера загребала, загребала руками. Еще чуть-чуть, и — все… она вынырнула, с трудом отдышалась… "Отчего с такою любовью гляжу я на берег морской?.." Она опять легла на спину. Ее ослепило солнце. Вера зажмурилась и улыбнулась…
Она вышла из моря. За грузовиком сняла мокрый купальник, надела платье. Потом села на брезент, взяла помидор и стала смотреть, как брызгаются Виктор и мать.
Отец поднялся к ней, сел рядом.
Впервые Вера заметила, какое у него худое тело.
— Вер! Мы сок в кабине забыли! — крикнула ей Рита. — Принеси, Витя пить хочет!
Вера направилась к машине. Когда шла обратно, вся семья собралась на брезенте. Положив сало на хлеб, а сверху пучок зеленого лука, отец с аппетитом ел.
— Ты уверен, что эта поездка поможет? — вполголоса спрашивала Рита сына.
— Ну как сказать, свежий воздух, море, лучше всяких лекарств…
Вера поставила банку с соком на брезент.
— А самое главное, делать вид, что ничего не произошло. Да, мамочка? А чего ты так улыбаешься, а?.. — давя в себе внезапно подступившие слезы сказала Вера. — Витюша, ну давай наминай, твоя очередь! Давай говори, какой папа у нас золотой, хороший… Поил, кормил, в попку целовал. А дочка, дрянь такая, ну не хочет пойти в милицию…
— Вера, перестань! — попросил Виктор.
— Да!.. И сказать в милиции, что случайно папа Сережу прирезал!.. А?!
— Вера… — позвал отец, но она его не слышала.
— Давай, Витюша! Ты же у нас умненький! Разложи все по полочкам! Смотри, вон мама сидит! Тоже умная! А знаешь, что наша мамочка придумала? Мамуля придумала сказать так: что Сережа у нас на ножик напоролся сам… Пьяный был…
— Змею выкормили, — спокойно сказала Рита, только щеки у нее начали краснеть. — Передачи отцу не она носить будет… А я скажу, что твой Сережа сам на отца с ножом кинулся, а отец, когда вырывал…