Как знал Шнобель, публика попроще или танцевала под музыку в самом центре зала, или "отвисала" слева, у стены, за барными стойками. Он тоже приблизился к ближайшей от выхода стойке и стал, почти упёршись спиной в стенку. Пещерник осторожно, не привлекая внимания, придвинул к себе чужой пустой стакан из-под "Кровавой Мэри" с торчащей из него соломинкой. Затем незаметно спустил его под стол и налил туда газировки из бутылки, захваченной с собой. Потом он высыпал туда же пару пакетов растворимого вишневого сока. Размешав содержимое соломинкой, он поставил стакан на стол. И теперь делал вид, что посасывает напиток и потихоньку "прибалдевает". При этом взгляд его плавно скользил по окружающей публике.
Одеты посетители заведения были неброско, в основном в чёрное; но степень закрытости одежды, её покрой и стиль были весьма различны. Использованная ими косметика тоже была в основном в тон одежде, а лица были набелены. Ни у кого здесь принципиально не было крестиков и даже любых серебряных украшений.
Шнобель осмотрел потихоньку всех. Гоши не наблюдалось. Во всяком случае, пока. И тогда он на время "затаился", то есть как бы замер в углу, не делая лишних движений и не привлекая к себе внимания.
В это время игравшая в салоне музыка прекратилась. В центр зала вышла ведущая, хрупкая девушка с черными волосами, зализанными назад. Её глаза, с накрашенными чёрными тенями до бровей и длинными "стрелками", фосфоресцировали в полумраке помещения. Длинное черное полупрозрачное платье, обнажающее сзади спину, облегало и подчеркивало её худобу.
Все танцевавшие отошли к стенкам, стойкам или креслам за столиками.
- А сейчас перед вами, достопочтенная публика, выступит величайший пианист нашего времени, маэстро Альберт! - объявила ведущая, в имени делая ударение на букве "а". Все бурно захлопали.
К роялю вышел очень высокий, худой парень с распущенными, до пояса, прямыми чёрными волосами и печальным взглядом. В глаза Шнобелю бросились тонкие, костлявые пальцы пианиста с чёрными длинными наманикюренными ногтями. Пещерник знал, что пианисты обычно стригут свои ногти, они им мешают.
"Интересно, как он будет играть... Своими когтями?" - подумал Пещерник.
Тем временем, в полной тишине пианист сел за рояль, приподняв фалды чёрного пиджака. Затем он совершенно спокойно и методично снял с пальцев свои чёрные накладные ногти. Каждый ноготь пианист засунул в индивидуальный чехольчик на нагрудном кармане. Из этого кармана также высовывался край ослепительно-белого носового платка.
После этого, Альберт порывисто встряхнул головой, откинув назад свои длинные волосы - и заиграл.
Играл он виртуозно; его длинные пальцы так и метались по роялю с необыкновенной скоростью. А сам он, не глядя на клавиши, устремился взглядом в пространство перед собой, в чёрную лакированную поверхность рояля.
Когда замолкла последняя нота, послышались возгласы: "Браво! Бис!" - и бурные аплодисменты. Захлопал и Шнобель. Ему понравилась музыка.
Ведущая в чёрном вынесла канделябр со свечами и поставила на рояль. Весь искусственный свет в помещении моментально был выключен. Остались только свечи: те, что на рояле, а также подсвечники со свечами на каждом из фешенебельных столиков, которые зажигали сами посетители. Свет стал неровным, загадочным; зал тонул в полумраке. Ни очертаний огромной пентаграммы, украшавшей пол в центре зала, ни людей, теснившихся у стоек или у стены в конце зала - теперь не было видно. К тому же, зал наполнился одурманивающими благовониями.
Маэстро исполнил еще несколько музыкальных композиций, так же ослепительно-прекрасно. Затем, как только он прервался, послышалось несколько голосов из респектабельной части зала:
- Маэстро! Пожалуйста, исполните "Моя любовь"!
Музыкант мрачно улыбнулся, проиграл долгий, романтичный проигрыш, и вдруг запел, сам себе аккомпанируя на рояли, приятным бархатным голосом:
- Моя любовь, тебя я не увижу,
Лишь может быть -
Как летнюю грозу,
как солнца луч:
в прекрасном сне....
Моя любовь, под свет луны
припомню я
Таинственный закат,
И твой испуг -
В тиши ночной...
В это время рядом со стойкой Шнобеля, который стоял у самой стены, пристроились две незнакомки. Их силуэты лишь угадывались в слабом освещении.
Но вдруг, по окончании песни - будто налетел искусственно созданный ветер, и одновременно затухли все свечи в зале. Наступила полная тьма. Лишь над баром и окошком, около которого посетители отоваривались различными блюдами, слегка фосфоресцировало зелёным. Где-то завизжали, где-то завыли - и вот снова вспыхнуло верхнее освещение, но теперь оно было слабым, мерцающим и придавало окружающему странный эффект равномерного полумрака.
Маэстро за роялем уже не было. Он будто растворился вместе с темнотой...
Девицы, что остановились за стойкой Шнобеля, оказались вполне миловидными. Обе с огромными глазищами: одна посверкивала люминесцентными линзами поверх зелёных, другая - поверх карих глаз. С роскошными ресницами. Обе незнакомки были длинноволосые, если только не нарастили свои чёрные, вороные шевелюры. А быть может, в действительности вовсе не черные, а просто с напылением такого лака, как и у Шнобеля. Одна из них была одета в чёрные джинсы и чёрную майку с перевёрнутой пентаграммой. А на другой была золотистая цепочка, будто бы сделанная из соединённых между собой маленьких черепов, и короткое чёрное платье с длинными рукавами. Девушки синхронно пили "кровь" из высоких бокалов, невзначай показывая устрашающей длины накладные ногти.
Как раз в это время Шнобель заметил Гошу: он, по-видимому, вошел в зал во время затемнения, но не смог отыскать в темноте дорогу к стойкам. И теперь стоял неподалёку от входа, около самого кончика прочерченной на полу пентаграммы.
Неожиданно одна из девушек, стоявших рядом со Шнобелем, замахала Гоше поднятой вверх рукой. И тот сразу направился сюда, растянув губы в глупой улыбке.
Его Шнобель знал не слишком хорошо. Гоша, вроде, был немного старше Пещерника, но точного его возраста он никогда не знал и не мог бы определить. А внешне Гоша был весьма неопределенного возраста... Не высокий, но и не маленький, не худой и не плотный, со слегка мелковатым и круглым лицом в лёгких конопушках. Его серые глаза были невыразительны, а светлые от природы волосы почти неприметны на фоне уже довольно большой ранней лысины, начинающейся со лба. В целом, весь Гоша был не слишком привлекательным, но не имел и отталкивающих, неприятных черт. И ему удавалось быть и застенчивым, и до крайности болтливым: одновременно. Гоша любил балагурить и совершать смешные и опрометчивые поступки. А еще, он увлекался магией и учил заклинания, о чём спешил сообщить каждому встречному.
Сейчас волосы Гоши, конечно, соответствовали устоявшимся правилам данного заведения. И, как у большинства присутствующих, были покрыты чёрным лаком и отливали вороной синевой. И одет Гоша был примерно так же, как и Шнобель. Вдобавок, под мышкой он зажал снятый с головы цилиндр, в одной руке у него была трость с белым набалдашником в форме головы собаки, а в другой - купленный у самого входа, в окошке, освещённом голубым сиянием, красный пьянящий напиток.
Когда Гоша вплотную приблизился к стойке, за которой стояли Шнобель и девушки, одна из них - та, что призывно помахала ему рукой, спросила:
- Где вы потерялись, Бельфегор? Давно я что-то вас здесь не встречала.
- Дорогая леди, - сказал Гоша, приближаясь и обнажая в улыбке накладные клыки. - Рад вас снова видеть! О! А это - кто! - Гоша даже приостановился от удивления. - А ты здесь какими судьбами, Шно... То есть...
- Асмодей! - представился Шнобель.
- Давно не виделись, Асмодей! - Гоша уже протиснулся за стойку, оттеснив немного одну из дам и оказавшись между нею и Шнобелем. - Как у вас с музоном? Новинки есть по моей теме?