Чен открыл следующую дверь... Она подалась с трудом, со скрипом, отодвигая что-то, чем была заложена изнутри. Оказалось, это был массивный стол для настольного тенниса, которым дверь припёрли изнутри.
Здесь царил полный хаос. Разбросанные краски, вымазанные в них полы, перепачканные шторы и мольберты...Неоконченные картины на этих мольбертах, с невыносимой из-за сочетания цветов палитрой, с портретами неживых холодных лиц, с хаотичными конечностями и обрывками мира, с летающими по воздуху черепами и мрачными цветами. Полные дыхания ада и создающие образ мира, вывороченного наизнанку, наполненного чудовищными образами. Общее впечатление довершал поломанный рояль, гитара с оборванными струнами и включённая кем-то "глючная" музыка, несущаяся страшенной какофонией, по замкнутому кругу, из воспроизводящего её стерео.
- Барабашка, друг! Это - ты! - воскликнул внезапно Шнобель, наклоняясь над молодым парнем. Тот сидел на циновке в полу-лотосе и мрачно глядел в пространство перед собой. Это, действительно, был старый приятель Шнобеля. Только, он был сейчас узнаваем с трудом: непричёсан и небрит, с морщинистым лбом и безумными глазами, подняв которые на Пещерника, он, похоже, не узнавал друга, но медленно прочитал сиплым голосом:
Мы - гусеницы из закрытой банки,
И ползаем по пустоте стекла.
Глядим мы на души своей останки,
Не зная дуновения крыла.
Глядим на листьев бренных стебельки,
Последние их впитывая соки.
И вспоминаем прошлые деньки,
И буйство юности, пространственно-далекой.
Не думать, не сгорать и не летать...
Нет, не дано нам бабочками стать.
Лишь куколками. И тому причина -
Что гусениц душа уже в морщинах.
- Оставь его пока. Нам надо узнать, что там: за следующей дверью, - сказал Шнобелю Генрих, - мы должны дойти до самого конца.
- Невозможно писать для себя, - неожиданно чеканным твердым голосом сказал Барабашка. - Это противоречит природе творчества. Пускай - лишь для воображаемого читателя, или - в пустоту. Но - вовне! Если не выпускать выходящие живые мысли в мир - они скукожатся и погаснут, убивая и своего создателя. Я так ошибался...
- Барабашка, это - я, Шнобель! Ты - узнаешь меня?
Он ответил не сразу. Но посмотрел еще раз, и вдруг - да, узнал... На его лице появилось осмысленное выражение.
- Зря и ты сюда пришёл. Здесь отравленный воздух. Хотя, я рад тебя видеть. Если ты - не моё воображение.
- Это я. Твой друг, Шнобель Пещерник... Что - там? - спросил его Шнобель, указывая на следующую дверь.
- Последняя дверь. Когда-то там был танцпол. Но теперь наши правила таковы, что туда уходят лишь самоубийцы. И танцуют, нюхнув глючного порошка - в последний раз в жизни. Потом они падают замертво, прыгнув со сцены вниз - как в пропасть. Так здесь заведено, и так нам всем уготовано. Все мы постепенно двигаемся к центру.
Шнобель с ужасом посмотрел на него.
- Вчера туда ушла Королева. И - Дизель. А Хом - нет, он где-то здесь, валяется под мольбертами, - отстраненно продолжил Барабашка. - Ушедшие, быть может, уже погибли, а может, еще живы. Но... Кому это может быть интересно? Мы никому не нужны. Давно. Даже, сами себе, - и он снова отвел от Шнобеля мутный взор.
- Генрих! Не идите вперед без меня, - проорал своим Шнобель. - Подождите здесь, я скоро вернусь... Никто не видал поблизости медпункт, когда мы стояли на "Дороге"? Думаю, он, всё же, должен быть.
- Я проведу. Здесь недалеко. Религиозный реввоенсовет его поддерживает и охраняет, - неожиданно отозвался Барабашка, услышав эти слова Шнобеля.
- Веди! - сказал тот.
"Может, гипнокристалл на него чуть подействовал?" - успел подумать Пещерник, еще прежде чем они тронулись в путь.
Когда, уже снаружи Рая, Барабашка указал ему на ничем не примечательное здание без вывески, где, по его словам, располагался местный медцентр, Шнобель припустил вперед.
- Как быстро ты идешь! А у меня ноги, как ватные, - стонал не поспевающий за ним друг.
- Ты ещё не насытился своей дурью? Кажется, уже по самые гланды, - оборвал его Шнобель. - Так что - давай, разомнись, двигай мослы! И - завязывай с наркотой!
- Ты же знаешь - назад отсюда дороги уже нет, - виновато всхлипнул Барабашка. - Я... Думал, что она способствует творчеству... Но... Дурь - это просто дурь.
- Есть! - остановившись и смотря прямо ему в глаза, проорал Шнобель, тряся Барабашку за плечи. - Выход отсюда есть. Ты - еще жив. Понятно, что тебе наплевать на себя! Ты захотел превратить свою жизнь в дерьмо - и сделал это... А Королева, Хом, Дизель? Спасая себя - ты поможешь и им. Мы - не скоты, а люди, а потому плотно прижаты друг к другу душами... Понял?
- Королева... Она - всё такая же. Хрупкая девушка с золотыми кудряшками, - хлюпнул носом Барабашка.
Бинты, аппаратура для переливания крови, капельницы, витамины, обезболиватели, шприцы, глюкоза и прочее, - вскоре занимали один из углов бывшего "танцпола", мгновенно превратившегося в медсанчасть. Шнобель в медпункте, сильно не разбираясь, свалил всё это добро на тележку, и доставил сюда. Зикфрид и Рольф оказались опытными медиками, и работы им хватало. Остальные хакеры и Шнобель были на подхвате.
Из двенадцати самоубийц, решивших совершить вчера если не узаконенный, то, как минимум, традиционный ежегодный ритуал этого места, они успели спасти пятерых наверняка и трех под вопросом. Дизель был плотно примотан к доске для фиксации сломанного позвоночника. Королева сломала ногу и была без сознания, сильно ударившись затылком, но тоже живая. Те трое, которые были в очень тяжелом состоянии, лежали под капельницами и прошли процедуру переливания крови.
Работёнки хватило всем не только на остатки дня, но и на вечер. Занимались раненными и срочной ликвидацией наркоты во всем Рае. Последним вопросом занялся прибывший сюда Петров.
Когда основная работа была проведена, Генрих, собравшийся активировать гипнокристалл, воскликнул:
- Посох! Я оставлял его здесь, при входе в последний зал! Книга - на месте, я брал её с собой, но - посох...
Посох исчез бесследно, - и даже Генрих был потерян.
Шнобель его вполне понимал. Если они, уничтожив наркоту, не врубят вскоре кристалл на полную мощность... То их жизнь пойдет на минуты. Наркоманы могут опять взяться за свое. А тут... кто-то спер энергонакопитель... Вдобавок, эти приборы - накопитель и кристалл - нужны еще и для установки на Пирамиде, трансляции на город. Возможно, это было ещё важнее... Важнее их собственного спасения.
- Стырили, - дополнил незаконченную Генрихом фразу Барабашка. - Воры-клептоманы у нас частенько промышляют. Безнаказанно тырят всё, что хотят - когда здешние под дозой... Блин, мне бы сейчас вмазаться! Хоть немножечко. Просто всего корежит. И зачем ваши всё извели? Между прочим, вас за это и побить здесь могут, как только сообразят, что к чему. В Раю - все до одного нарики. Даже из реввоенсовета иногда сюда захаживают, покуривают легкую травку.
- Пёс, пёс! - позвал Шнобель, вспомнив про запропастившуюся куда-то собаку. Тот отозвался. Оказывается заснул неподалеку от медикаментов, в куче барахла. Отряхнулся, подошел, глядя в глаза: чего, мол?
Шнобель попросил у Генриха носовой платок и протянул его собаке:
- Хороший, хороший, искать! Надеюсь, Генрих, что твой посох имеет твой запах. Я сам - нюхач, но сегодня я никакой уже. Перенервничал, устал. Мой нюх требует сосредоточения и относительного покоя. А еще, усиления приборами... В общем, собака - лучше. А пока мы с ним побегаем... Смотри, я же принес "антияд", и много. На всех хватит. Он же избавляет от наркоты в крови. Обработай всех нариков! Именно "антиядом" наверху лечат наркоманию. А я постараюсь найти вора. Ждите.
Собака уже нетерпеливо поскуливала.