Выпустили нас из летного училища уже после Победы. Многих в гражданскую авиацию направили. Попал и я в ту группу. Прибыли в Приморский край, к Тихому океану. Леса там: летишь, летишь, и конца-краю нет. Определили меня почтовиком. Машину дали тихоходную, не новую. И начал я от поселка к поселку газеты, письма и прочую корреспонденцию доставлять.
На фронте такие самолеты кукурузниками называли. Приземляться могли на любом выпасе, за любой деревенской околицей. Так я и летал. А где вечер застанет, там приземлишься, передашь почту, самолет закрепишь тросами, чтоб невзначай ветром не перевернуло, а сам в избу к хозяину на ночевку определяешься. Люди меня уже хорошо знали.
Однажды летним вечером приземлился у таежного села, передал почтовые пакеты и мешки. Осмотрел машину и пошел отдыхать. Хозяйка хлебосольная была, всегда меня шанежками угощала да молоком парным. На рассвете старушка разбудила меня. Лететь далеко надо было до следующего села, и дала она мне в дорогу бутылку с молоком. Пригодится, мол.
Уложил я мешки с почтой и поднялся навстречу солнцу. Лечу час, второй. Тихо, спокойно вокруг. Глянул случайно под ноги себе и чуть за борт без парашюта не выскочил: ползет по кабине змея. А подо мною — лес. Рук от штурвала не оторвешь… Сразу холодным потом покрылся. Летом-то мы в легких комбинезонах были. Так что ужалить меня было просто. Качнул я машину из стороны в сторону, думаю, может, выпадет она, кабина-то открытая. Так нет, только голову свою приподняла и зашипела. Еще раз качнул, а тут бутылка моя с молоком, что в ногах стояла, опрокинулась, затычка вылетела. Гляжу, змея к молоку припала. Не помню, как я до какой-то поляны у лесного хуторка долетел, приземлился, мотор выключил и через борт сиганул.
Бегу от самолета, будто взорваться он может, а навстречу — мальчишки. Остановил я их и говорю: «А ну, назад, там змея в самолете сидит». А сам отдышаться не могу. Не послушали меня, чертенята, на крыло залезли, глядят в кабину и кричат мне: «Дяденька, дяденька, не бойся. Это ужака, а не змея. Молоко твое допивает!» Самый шустрый из них вытащил ужа и песет мне показывать. Я от него стороной, стороной и говорю с облегчением: дарю вам, хлопцы, этого ужа на память. А они мне в ответ: «Да вы, дяденька, подождите маленько. Мы вам штук десять таких ужей у ручья нашего наловим», — под общий смех закончил Анатолий.
— Э-э, друзья-товарищи, — взглянул на часы Вениамин Иванович, — а время-то позднее. Вон у Димы уже глаза слипаются.
— Да что вы, что вы, дедушка! Спать еще рано.
Но мать строго напомнила сыну, что ложиться давно уже пора. Ее поддержал и Вениамин Иванович:
— Давай, Дима, на боковую. Да и мы все — спать, спать по палаткам.
Дима думал, что не заснет. Но едва лег, как глаза сами закрылись. День прошел большой, полный интересных встреч и событий.
Утром проснулся, соскочил с кровати, торопливо оделся. Что-то тихо в доме было. Лишь мать возилась на кухне, готовила поздний завтрак.
— А гости где, мама?
— Уехали, сынок. Проснулись пораньше, глянули на улицу: метель начинается. И решили побыстрее ехать, а то заносы могли бы их задержать в дороге… Да вон там на столе тебе дедушка оставил что-то.
Огорченный Димка прошел в комнату. На столе в маленькой открытой коробке лежали две блесны. Одна та, уловистая, на которую таскал вчера на Немане окуней дедушка Вениамин. Вторая — побольше, видно, для летней рыбалки.
Димка отодвинул коробку с блеснами и увидел записку:
«Дорогой Дима, пришлось уехать не попрощавшись. Получай подарок от меня и жди. Приедем летом на моторной лодке. Будешь хорошо учиться, возьму с собой, попутешествуем по Неману. До встречи».
Паводок
К наднеманским полям и лесам неудержимо катилась весна.
Погода стояла неустойчивая. То налетал шквалистый ветер, метель закручивала снеговороты, и после школы Димке приходилось немало трудиться во дворе, расчищая дорожки к сараю, где зимовал поредевший петушиный отряд к колодцу и собачьей конуре, в которой прочно обосновались Ивашка и Гром. То вдруг ярко светило солнце, на козырьках крыш вырастали длинные сосульки, и начиналась звонкая капель.
Почти все Димкино время занимала школа и приготовление уроков. Лишь изредка удавалось им с Сашкой Воробьем выбраться на Неман. Уловы были скудными. Рыба ушла в затененные омуты, и на мормышку попадались лишь невзрачные окуньки да мелкая плотва.
В марте зажурчали ручьи, начал разрушаться санный путь через Неман. За одну ночь ветки клена во дворе Бодренковых покраснели, а ивовые заросли на лугу покрылись множеством серебристых сережек.